Высоко в горах в Генигерском лесу жил разбойник со своей женой и пятью малыми ребятишками.

Недобрым местом считался в округе перевал в горах Генигерского леса. Конный и пеший пробирались узкими тропами, в обход, лишь бы не подстерёг их разбойник на горном перевале. Так что разбойнику лишь изредка удавалось поживиться: отнять у беспечного путника несколько монет или тощую дорожную суму. Сам же разбойник считался человеком вне закона и не смел спускаться в долину. Если же случалось ему несколько недель подряд возвращаться в свою пещеру с пустыми руками, тогда его жена сама отправлялась вниз в селение.

​

Никто никогда не видел её лица. Косматые спутанные волосы дикими прядями торчали в разные стороны и падали ей на глаза. Она брала с собой своих пятерых детишек. Малыши шли, одетые в лохмотья, стуча деревянными башмаками. У них были чумазые мордашки, а волосы такие же грязные и нечёсанные, как у матери. Каждый нёс на спине мешок разве что чуть поменьше, чем он сам. Жена разбойника выбирала дом побогаче и без стука настежь распахивала дверь. Хозяева торопились сунуть ей мягкую лепёшку и кусок окорока. Все боялись жены разбойника, потому что знали, что с неё станется вернуться на следующую ночь и поджечь дом, где её прогнали с порога.

​

Однажды, бродя от дома к дому по улочкам селения, жена разбойника подошла к воротам монастыря Овед. Она позвонила в колокольчик, привратник распахнул окно и протянул ей шесть круглых хлебов: один ей и по одному для каждого ребёнка.

Пока она укладывала ещё тёплый хлеб в мешок, младший из её ребятишек увидел дверцу в каменной монастырской стене.

— Матушка, матушка! — позвал он. — Иди-ка сюда! Да иди же!

Дверца, снятая с петель, стояла просто прислонённая к стене. Жена разбойника, не долго думая, отшвырнула её в сторону и вошла в монастырский сад.

​

Настоятелем монастыря Овед был в то время аббат Иоанн, прославившийся своей добротой и святой жизнью. К тому же он изучил тайны лечебных трав и кореньев. Из далёких стран он привозил семена диковинных цветов и невиданных в этих краях растений. Весной, когда первые цветы распускались в его саду, бабочки и пчёлы, казалось, слетались сюда со всей Дании. Люди издалека приходили, чтобы полюбоваться чудесными цветами аббата Иоанна.

​

Жена разбойника, как ни в чём не бывало, принялась расхаживать по дорожкам сада.

В этот час в монастырском саду работал послушник Марсалий. Это он оставил открытой дверцу в монастырской стене, чтоб выбрасывать из сада сорную траву.

Увидав жену разбойника, а с ней пять отчаянных сорванцов, он ахнул и бегом бросился им навстречу.

— А ну сейчас же уходите отсюда! — строго приказал он. — Пошли прочь, иначе вам придётся худо!

​

Он хотел было схватить нищенку за руку, но та кинула на него такой свирепый взгляд, что он невольно отскочил в сторону.

— Я жена разбойника из Генигерского леса! — Она встала поперёк дорожки, широко расставив ноги, и протянула к Марсалию руки со скрюченными пальцами. — А ну попробуй тронь меня, если посмеешь! — Послушай, что я скажу, — попробовал уговорить её Марсалий. — Ты же знаешь, это мужской монастырь, и по нашим законам ни одна женщина не должна сюда входить. Если монахи узнают, что я забыл запереть калитку, то мне здорово достанется. А то и вовсе прикажут убираться отсюда, куда глаза глядят.

— Ну и чёрт с тобой, — грубо сказала нищенка. — Выгонят, туда тебе и дорога.

​

Марсалий, совсем растерявшись, кликнул на подмогу двух дюжих монахов.

— А!.. Ты хочешь вышвырнуть меня отсюда? Я останусь здесь, сколько захочу! Слышишь, монах? — пронзительно и злобно завопила жена разбойника.

Одним звериным прыжком она подскочила к Марсалию и укусила его за руку. А пятеро мальчишек с отчаянным визгом и криками вцепились в рясы монахов.

Услышав столь необычный шум в саду, где всегда царили покой и тишина, из дверей вышел сам настоятель монастыря — аббат Иоанн.

Это был сгорбленный старик, волосы его блестели, как нити серебра. У него были старческие красноватые глаза, но взгляд их оставался глубоким и проницательным.

​

Он тут же приказал монахам вернуться в свои кельи и тихим шагом подошёл к жене разбойника. Она посмотрела на него исподлобья, угрюмо и настороженно. Но аббат Иоанн заговорил с ней приветливо.

— Ты можешь гулять по саду сколько пожелаешь, — сказал он с доброй улыбкой.

Жена разбойника только молча кивнула головой и снова пошла по дорожке между грядками.

Аббат Иоанн смотрел на неё и не мог надивиться. Он был уверен, что несчастная оборвашка никогда в жизни не видела такого прекрасного сада. Однако нищенка рассматривала цветы, будто это были её давние знакомые. Она улыбнулась розам и блестящим, как атлас, лилиям. Но поглядев на плющ и шалфей, укоризненно покачала головой.

Аббат Иоанн любил свой сад больше всего на свете. Он полагал, что все драгоценности и сокровища мира тленны и преходящи, кроме дивных цветов, которые одаряют людей божественной радостью каждую весну.

Аббат Иоанн ласково потрепал младшего мальчугана по спутанным волосам.

— Мне кажется, тебе и твоим сыновьям понравился мой сад!

— Так-то оно так, — задумчиво проговорила жена разбойника. — Не буду спорить, у тебя здесь растут кой-какие неплохие цветочки. Но мне довелось в жизни видеть другой сад. Он так прекрасен, что и слов нет. Где уж твоему саду тягаться с ним!

Аббат Иоанн только добродушно улыбнулся, а Марсалий, помощник садовника, прямо-таки вспыхнул от обиды и досады.

— И это говоришь ты, жалкая побирушка! — в запальчивости проговорил он. — Какой сад ты видела? Что ты врёшь? Расскажи нам лучше про чащобу, глухомань да гнилые болота! Этому я поверю.

— Болтай сколько хочешь, — презрительно сказала жена разбойника. — О, если бы ты увидел самый маленький, самый бедный цветок из того сада! Все эти розы и лилии, которыми ты так гордишься, показались бы тебе не лучше лебеды и бурьяна!

— Нет, вы только посмотрите на эту наглую лгунью! — гневно воскликнул Марсалий. — Вы живёте в диком лесу и сами стали не лучше зверей!

Тут жена разбойника от ярости потеряла всякую власть над собой.

— Ах, так! Тогда слушайте! — сверкая глазами, пронзительно и дико закричала она. — Вы, монахи, зовёте себя святыми людьми. Тогда почему вы не знаете, что в Генигерском лесу каждый год в рождественскую ночь расцветает небесный сад!

— Матушка говорит правду! — еле слышно пролепетал самый младший из детей и, испугавшись своей смелости, зарылся лицом в материнскую юбку.

Но Марсалий только рассмеялся с издёвкой.

— Надо же такое придумать! Божественный сад расцветает в Генигерском лесу, там, где живут нечестивцы и воры!

​

Аббат Иоанн пристально поглядел в пылающие как угли глаза жены разбойника, сам не зная, верить ей или нет.

— Пропадите вы все пропадом! — хрипло крикнула нищенка, сжимая кулаки. — Но я знаю одно. Никто из вас не отважится рождественской ночью подняться через перевал в Генигерский лес. И вы никогда, никогда не увидите небесного сада! Пусть так и будет. Не видать вам этого чуда! Потому что все вы просто жалкие трусы!

— Ты ещё смеешь оскорблять нас, ты, жена преступника!.. — начал было Марсалий, но аббат Иоанн жестом приказал ему замолчать.

“А вдруг эта несчастная говорит правду?” — подумал аббат Иоанн.

​

Тем временем жена разбойника, нетерпеливо окликнув сыновей, повернулась и пошла к калитке. Но аббат Иоанн остановил её.

— Добрая женщина, подожди минутку, выслушай меня! — Столько тепла и сердечности было в его голосе, что жена разбойника невольно остановилась. — Позволь мне прийти в рождественскую ночь в Генигерский лес. Посмотри на меня, ты видишь, как я стар. Одному мне ни за что не найти к вам дорогу. Прошу тебя, пришли за мной сюда в монастырь старшего из своих мальчуганов. Поверь, я не принесу вам зла. У меня есть немного денег. Я отдам тебе всё, чем владею.

​

Жена разбойника не сразу ответила ему. Она опасалась открыть кому-либо дорогу к их тайному убежищу, к тому же боялась гнева сурового мужа. Но всё же, поколебавшись, она согласилась.

— Ладно уж, будь по-твоему, — угрюмо сказала она. — Жди, так и быть, я пришлю за тобой мальчишку. Но не вздумай донести на нас, если ты и вправду божий слуга.

Аббат Иоанн приказал дать жене разбойника хлеба и сыра, а в придачу бочонок мёда для её ребятишек, и с тем жена разбойника удалилась.

​

Шло время, аббату Иоанну по ночам часто снился небесный сад в Генигерском лесу. Но, просыпаясь, он начинал сомневаться и говорить себе, что он слишком легковерен и доверчив.

В разгаре лета монастырь Овед посетил сам архиепископ Авессалом из Лунда.

Он пожелал осмотреть прославленный сад аббата Иоанна. Но на этот раз аббат Иоанн был до странности рассеян и задумчив.

Показывая архиепископу благоухающие цветы и целебные травы, он путал их названия и не сразу мог вспомнить, из какой заморской страны он их привёз. Он невольно всё время вспоминал слова жены разбойника о рождественском саде и в его ушах, не умолкая, звучал доверчивый голосок ребёнка: “Матушка говорит правду… Матушка говорит правду…”

​

Аббата Иоанна так и подмывало рассказать епископу Авессалому о небесном саде в непроходимой лесной чаще, но завёл он речь сначала совсем о другом.

— Ваше преосвященство, — сказал он, — вы уже немало наслышаны о генигерском разбойнике, отвергнутом людьми и церковью. Думаю, было бы самым верным, если бы вы дали ему вольную грамоту и он мог бы начать честную жизнь. Ведь у него пятеро сыновей там в пещере, и они вырастут такими же преступниками, а то и похуже. Тогда в горах соберётся уже целая шайка разбойников.

Но архиепископ только покачал головой.

— Такому безбожнику нет места среди верных христиан, — сказал он. — Нет уж, пожалуй, будет лучше, если эта семейка навсегда останется в своём зверином логове.

​

Аббат Иоанн вспомнил, как мальчуганы в рваных одёжках послушно шли вслед за матерью. Старший нёс на руках самого младшенького, и тот, сомлев от усталости, уснул, обхватив шею брата грязной ручонкой. Слезы жалости навернулись на глаза старого аббата. И тогда, не выдержав, он рассказал архиепископу Авессалому про чудесный рождественский сад в Генигерском лесу.

— Если эти разбойники достаточно хороши, чтобы сам Господь Бог являл им своё величие, — с волнением проговорил он, — неужели они настолько злы и греховны, что не поймут доброту людей?

​

Но горячность аббата Иоанна только позабавила архиепископа.

— Обещаю тебе, — сказал он с лёгкой улыбкой, — если ты пришлёшь мне цветок из рождественского сада в Генигерском лесу, можешь не сомневаться, я тут же подпишу вольную грамоту разбойнику.

Конечно, это была не больше чем шутка. Епископ Авессалом с тайной горестью посмотрел на аббата Иоанна и подумал: “Совсем одряхлел старый добрый аббат, впал в детство и верит всяким бредням и выдумкам…”

​

Но аббат Иоанн не заметил насмешки в словах архиепископа. Лицо его посветлело, он низко поклонился, сложив на груди руки.

— Ваше преосвященство, благодарю вас. Вы всегда были добры к заблудшим и несчастным. А цветок я вам пришлю непременно. Сердце мне подсказывает, Господь Бог поможет мне в этом…

​

С тяжёлой душой покинул на этот раз монастырь Овед архиепископ Авессалом. “Да, придётся подыскать нового настоятеля для монастыря Овед, как это ни печально, — рассуждал он в пути. — Бедный старый мечтатель аббат Иоанн, он стал совсем слабоумным…”

Осыпались цветы в монастырском саду, наступила осень. А вот и первые снежинки закружились вокруг монастырских башен. Аббат Иоанн принялся нетерпеливо отсчитывать дни. Наконец наступила рождественская ночь. Маленький кулачок крепко постучал в монастырскую дверь. — Эй, старый аббат, поторопись! Холодина-то какая! Ух, как я замёрз! — послышался детский голос.

Аббат Иоанн выглянул в окно и увидел старшего сынишку разбойника. Он не стоял на месте, а приплясывал от холода в своих жалких обтрёпанных лохмотьях.

​

Аббат Иоанн спустился со ступеней и укутал ребёнка тёплой накидкой.

Послушник Марсалий, что-то невнятно бормоча себе под нос, помог аббату забраться на лошадь, и они двинулись в путь. Мальчишка бежал впереди и указывал им дорогу.

Жгучий ветер, гулявший по равнине, окружил их ледяным кольцом. Но аббат Иоанн не замечал ни пронизывающих порывов ветра, ни колючего снега.

— Друг мой Марсалий! — радостно повторял он. — Поверь, ты не пожалеешь, что вызвался сопровождать меня, старика, в эту ненастную ночь! Ну что ты хмуришься, ты только подумай, что ждёт нас сегодня ночью!

Марсалий ехал за ним молча, насупившись. “Что нас ждёт этой ночью? — думал он. — Скорее всего острый топор или предательский нож…”

​

Марсалий не верил ни одному слову жены разбойника и считал, что всё это только ловкая западня, чтобы заманить доверчивого аббата Иоанна в своё тайное убежище, а потом убить его, или потребовать за его жизнь непомерный выкуп.

Тем временем путники проехали мимо монастыря Босье. Из монастырских ворот выходили нищие с ломтями хлеба в руках и длинными свечами.

В домах поселян уютно горели свечи. Женщины, закрывая лица от ветра, торопились в кладовые и выносили оттуда окорока и бочонки с пивом. Из овинов выбегали мальчики с охапками золотистой соломы, чтобы расстелить её на полу в горнице.

“Все готовятся встречать Божий праздник, — уже совсем упав духом, рассуждал Марсалий. — А нам надо готовиться принять смерть от рук безбожников…”

​

Но вот путники въехали в густой тёмный лес. Чем выше поднимались они, тем дорога становилась хуже. Копыта лошадей скользили по обледенелым сосновым иглам. Через горные ручьи не были перекинуты даже узкие мостки. Лошади с трудом перешагивали через лежащие поперёк дороги поваленные бурей деревья. Из-под замёрзших болотных кочек слышались невнятные вздохи. Лёд вспучивался, казалось, злые болотные духи стараются выбраться наружу.

​

“Ох, недобрый это знак, не вернуться нам отсюда живыми… — со страхом думал Марсалий. — Будь они прокляты, эти разбойники…”

Пошёл тяжёлый мокрый снег. Аббат Иоанн уже еле держался в седле от усталости.

— Вот мы и дома! — радостно крикнул мальчуган.

Он указал на высокую скалу, уступами уходящую вверх. Внизу была небольшая дверь, сколоченная из грубых полусгнивших досок.

Ребёнок, напрягая все силёнки, отворил дверь, и аббат Иоанн увидел тёмную каменную пещеру.

​

Как всё здесь было бедно и убого! Закопчённый потолок, мёрзлые стены, голый земляной пол. Вместо постелей валялись охапки еловых веток. Разбойник, с головой укрывшись волчьей шкурой, спал в дальнем углу и сам был похож на свернувшегося зверя.

Посреди пещеры горел костёр. Языки пламени лизали днище чёрного котла. Жена разбойника что-то помешивала в котле длинной деревянной ложкой.

— Кто там? Войдите! — не оборачиваясь крикнула она. — И приведите сюда лошадей, если не хотите, чтоб они сдохли от ночной стужи!

Все пятеро мальчишек стояли кружком и не отрываясь смотрели на кипящий котёл.

Жена разбойника сняла котёл с огня и поставила прямо на землю. Ребятишки с жадностью, обжигаясь, принялись хлебать жидкую похлёбку.

“Несчастные… — подумал аббат Иоанн. — Даже звери живут лучше в своих норах и берлогах”.

​

Аббат Иоанн присел на охапку еловых веток и протянул к огню озябшие руки.

— Как жаль, что твои сыновья не будут сегодня бегать по освещённым улицам, — сказал он, с жалостью глядя на оборванных ребятишек. Они, отталкивая друг друга, засовывали руки в пустой котёл и облизывали пальцы. — Если бы вы жили в селении, ты бы досыта накормила их, а потом они играли бы с другими детьми на рождественской соломе. А вечером, с зажжёнными свечами, вы бы все вместе пошли в Божий храм!

​

В это время разбойник проснулся. Он приподнялся на локте, тупо глядя на аббата Иоанна, ещё не очень понимая, что за гость у него в пещере. И вдруг, откинув шкуру, он одним прыжком вскочил на ноги и занёс над головой аббата Иоанна свои увесистые кулаки. Глаза его по-звериному вспыхнули красным огнём.

— Проклятый монах! — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Ты хочешь сманить у меня жену и детей? Разве ты не знаешь, что я, несчастный человек, не смею выйти из леса?

​

Аббат Иоанн без страха посмотрел ему прямо в глаза.

— Я надеюсь раздобыть для тебя вольную грамоту у архиепископа Авессалома, — сказал он.

Разбойник и его жена переглянулись и расхохотались грубо и насмешливо.

— Ты, верно, спятил, старик! — сказал разбойник с горечью и издёвкой. — Знаю, знаю какой милости мне ждать от архиепископа! Цепь на ногу, а то и петлю на шею.

​

Марсалию было нестерпимо обидно, что разбойник так нагло издевается над его любимым наставником. Но лицо аббата Иоанна оставалось таким же спокойным и светлым.

— А что если я всё-таки достану тебе вольную грамоту? — кротко улыбнулся он.

— Тогда клянусь… — Голос разбойника дрогнул. — Клянусь, я скорее отрублю себе руку, чем протяну её к чужому добру!

​

Тут жена разбойника повернула голову, к чему-то чутко прислушиваясь.

— Мы тут сидим и болтаем! — воскликнула она. — А уже время идти в лес. Сейчас звон рождественских колоколов долетит до нашей пещеры!

Разбойник ногой распахнул дверь. Но свирепый ветер швырнул аббата Иоанна назад в пещеру. Было так темно, хоть глаз выколи. Со свистом сгибались верхушки вековых елей, от мороза потрескивали стволы старых дубов. Аббат Иоанн тут же увяз в снегу, он задыхался от порывов ледяного ветра.

Вдруг откуда-то издалека донёсся чуть слышный звон колоколов.

​

“Разве может этот тихий звон разбудить мёртвый, застывший лес? — Сомнение вдруг проникло в душу аббата Иоанна. — Нет, это невозможно. Видно, всё-таки прав Марсалий, я, как малое дитя, поверил прекрасной сказке…”

Внезапно, невесть откуда взявшись, между деревьями пронёсся тёплый южный ветер. Снова послышался звон колоколов. Но теперь колокола звучали громко и торжественно.

​

В тот же миг среди заснеженных ветвей мелькнул тонкий дрожащий луч света. Он пробивался сквозь инистый туман, и вот глухая ночь перешла в слабый рассвет.

Аббат Иоанн увидел, что снег исчез, словно кто-то сдёрнул с земли белый ковёр, а под ним открылось что-то живое, шелковистое, нежно-зелёное. Папоротник выставил свои побеги, свёрнутые, как епископский посох. Вереск раскрыл мелкие цветы между камней.

“Неужели я, старый человек, удостоился увидеть такое чудо?” — Слезы благодарности потекли по щекам аббата Иоанна.

​

Южный ветер принёс ещё новую волну света. Листья на деревьях распустились, птицы начали порхать над поляной.

Новая волна света рассеяла по траве семена из дальних стран. Семена пускали корни и давали побеги, стоило им только коснуться земли.

Начали цвести черника и брусника. Гуси и журавли кричали высоко в небе. Белки, как золотые огоньки, перескакивали с ветки на ветку.

Звон колоколов плыл над поляной, и всё менялось прямо на глазах. Повеяло запахом вспаханных полей. Издалека было слышно, как пастушка сзывает коров, как звенят колокольчики ягнят.

​

Аббат Иоанн нагнулся и сорвал белый цветок земляники. Пока он выпрямился, чтобы получше рассмотреть цветок, ягода уже созрела.

Лисица вышла из норы с целым выводком черноногих лисят. Она без страха подошла к жене разбойника и стала тереться об её ноги.

Разбойник стоял в болоте и обирал с куста ежевику. Мимо него прошёл косолапый бурый медведь. Разбойник сломал ивовый прут и слегка стегнул медведя по морде.

— Иди в свою берлогу, — сказал он, и медведь скрылся за кустами малины.

​

Колокола звонили теперь так полнозвучно и гулко, словно они летали над поляной, и им вторили певучие голоса птиц.

Пчелиный улей в дупле переполнился мёдом, и золотистые капли потекли по корявому стволу.

Дети разбойника до отвала наелись спелых ягод, орехов, перемазались соком черники. Пальцы у них слиплись от сладкого мёда.

— Матушка, можно помыться в ручье? Вода такая тёплая! — крикнул один из малышей.

​

Жена разбойника откинула волосы со лба и перевязала их на затылке пучком длинной травы. Аббат Иоанн смог впервые разглядеть её лицо. Оно было худое и измождённое, и всё же удивительно красивое.

Малыши с криками радости плескались в ручье. Они были худенькие, лопатки торчали, а ноги были покрыты коростой, но их голубые глаза сияли, а светлые волосы, быстро высохнув под лучами жаркого солнца, блестели, как шёлк.

Аббат Иоанн стоял по пояс в душистой траве. Белые лилии, тюльпаны, розы тянулись к нему со всех сторон. И каждый цветок был окружён дрожащим венчиком света.

​

Тут аббат вспомнил о цветке для епископа Авессалома.

“Какой же цветок мне сорвать для него? — Он оглянулся, не зная, на чём остановить свой выбор. — Этот? Или вот этот? Они все одинаково прекрасны. Уж и не знаю, какую ещё земную прелесть может принести новая волна света?..”

Чуть поодаль от него стоял послушник Марсалий. Чем прекрасней было то, что он видел, тем мрачнее становилось у него на душе.

“Господь не может расточать такое великолепие разбойникам, — думал он. — Нет, это не дар Божий! Это всё бесовское наваждение. Дьявол заворожил нас, это лишь адское колдовство!..”

​

Вдруг все стихло. Птицы умолкли, бабочки опустились на цветы, лиса улеглась, положив морду на лапы.

И вот откуда-то издалека послышались тонкие переливы арфы и стройное пение. Аббат Иоанн молитвенно сложил ладони и опустился на колени.

— Боже, благодарю тебя, — прошептал он. — Ты даровал мне, простому грешному человеку, радость услышать райское пение в рождественскую ночь!

​

Но послушник Марсалий, услышав чудесное пение и звуки арф, затрясся и с трудом устоял на ногах.

“Дьявол нарочно заманил нас в это проклятое место! — Зубы Марсалия стучали, пот катился по лицу, туман застилал глаза. — Но вам меня не провести, кем бы вы ни прикинулись. Это всё бесовский обман!..”

Содрогаясь от ужаса, Марсалий закрыл лицо руками, чтоб ничего не видеть и не слышать.

Колокола зазвучали теперь тише, напевней, чтоб не заглушать дивное пение ангелов. Казалось, поёт само небо. Аббат Иоанн увидел сквозные сияющие крылья между стволами деревьев.

​

Птицы вились над головой аббата Иоанна. Белый лесной голубь доверчиво опустился на плечо Марсалия и потёрся головкой об его щёку. Марсалий вздрогнул, будто сам дьявол тронул его за плечо. Он размахнулся и изо всей силы ударил голубя.

— Сгинь в преисподнюю, откуда ты пришёл! — диким голосом крикнул Марсалий, так что гулкое эхо прокатилось по всему лесу.

Ангелы были уже так близко, что аббат Иоанн чувствовал на лице веяние крыльев и различал между ветвей их сияющие одежды. Он склонился до земли, чтоб приветствовать небесных гостей.

— Прочь отсюда, проклятые! — как безумный, вновь завопил Марсалий.

​

Его злобный вопль словно расколол лазурный купол неба. Всё содрогнулось. Как золотые соломинки посыпались на землю обломки солнечных лучей. Смолкло ангельское пение, угасая, скрылись снежно-белые крылья.

Улетел тёплый ветер. Цветы поблекли, звери, пригибаясь к земле, разбежались. Опала листва с деревьев, шумя как дождь.

Темнота и холод затопили всё вокруг.

“Боже, Боже!.. — в отчаянии подумал аббат Иоанн. — Мне не пережить этого! Ангелы были так близко, а их отвергли, они хотели спеть рождественские песни, а их прогнали!..”

​

Первые снежинки закружились в воздухе.

“Цветок!.. Цветок для архиепископа Авессалома…” — вдруг вспомнил аббат Иоанн.

Он начал торопливо шарить под увядающей травой и листьями в надежде найти последний цветок. Но он чувствовал, как земля твердеет и смерзается комьями под его пальцами.

Густой снег падал ему на плечи и печально укрывал белой пеленой всё вокруг.

Аббат Иоанн почувствовал, что ледяная игла вонзилась прямо в его сердце. Рождественский сад умер… Эта боль была непереносима.

— Боже, прости нас, грешных… — прошептал аббат Иоанн.

​

Силы оставили его, и он с тихим вздохом опустился на землю.

Когда разбойник, его жена и притихшие ребятишки, а вместе с ними Марсалий, вернулись в пещеру, они увидели, что аббата Иоанна нет среди них.

Они выхватили из костра горящие головни и бросились на поиски.

Они нашли его на поляне. Аббат Иоанн лежал полузасыпанный снегом. Он был мёртв.

Марсалий в отчаянии вскрикнул и упал в снег рядом с аббатом Иоанном.

— Я, я один виноват в смерти этого святого человека! — зарыдал Марсалий, ломая руки. — Я отнял у него небесную радость, а он так жаждал её…

​

Аббата Иоанна со всеми почестями перенесли в монастырь Овед.

Народ со всей округи собрался на похороны. Женщины плакали и скорбели.

К гробу подвели полуслепую старуху, поддерживая её, чтоб она могла проститься с любимым аббатом.

— Или вы не видите, люди! — воскликнула старуха дрожащим голосом. — Аббат Иоанн что-то держит в руке. Он что-то держит в руке и хочет вам отдать!

— Старуха, видно, сошла с ума от горя, — сказали те, кто стоял рядом. — Ведь она совсем слепа, вот и мелет невесть что!

Но Марсалий наклонился над гробом и увидел, что правая рука аббата Иоанна крепко сжата. Он осторожно разжал холодные пальцы аббата и увидел тонкий белый корешок…

Когда наступила весна и земля проснулась, послушник Марсалий посадил корешок аббата Иоанна на его любимой клумбе посреди сада.

Каждое утро он с надеждой выходил из своей кельи и смотрел, не появился ли из земли тонкий росток или хотя бы маленький зелёный побег. Но всё было напрасно. Сад цвёл и благоухал, и только одна клумба оставалась пустой и голой.

Наконец зарядили осенние дожди, листья осыпались, Марсалий потерял всякую надежду и перестал ждать.

​

Наступила рождественская ночь, празднично зазвонили колокола монастыря Овед. Звон их уносился прямо в небо, но не было радости и света в душе Марсалия. Он страдал и каялся, и аббат Иоанн словно стоял у него перед глазами. Тоска гнала Марсалия из монастырских стен. В глубокой темноте он вышел в засыпанный снегом сад. Погружённый в печальные мысли, он уныло брёл между высокими сугробами. И вдруг Марсалий замер потрясённый, не веря своим глазам.

​

Прямо из глубокого снега поднимался дивный сияющий цветок. Узорные листья сверкали, как чистое серебро. С каждым ударом колокола распускались свежие бутоны.

Теперь весь куст стоял, осыпанный белоснежными розами. И каждая из роз светилась, будто в её сердцевине горела свеча.

Громким голосом Марсалий позвал всех монахов Оведа. Они выбежали из монастыря и встали на колени вокруг лучезарного цветка. Сад спал глубоким зимним сном, а роза из Генигерского леса тихо сияла, освещая растроганные лица монахов.

​

Тогда Марсалий сказал:

— Если уж случилось такое чудо, надо отвезти эту небесную розу архиепископу Авессалому!

Марсалий отправился в далёкий Лунд и предстал перед архиепископом.

— Вот рождественский цветок из сада в Генигерском лесу, — сказал Марсалий. — Его посылает тебе аббат Иоанн, как обещал.

Увидев светящуюся розу с серебряными листьями, архиепископ Авессалом побледнел так, будто перед ним явился призрак самого аббата Иоанна. Он долго молчал, не в силах вымолвить ни слова. Наконец проговорил дрогнувшим голосом:

— Аббат Иоанн сдержал своё слово, я тоже буду верен своему обещанию.

И архиепископ Авессалом приказал выдать вольную грамоту дикому разбойнику.

Марсалий не стал медлить. Не теряя ни дня, с трудом вспоминая дорогу, он поехал оледенелыми тропами в Генигерский лес. Стояла такая небывалая стужа, что Марсалий боялся, удастся ли ему живым добраться до пещеры разбойника. С облегчением увидел он наконец знакомую скалу и дверь, сколоченную из шершавых досок.

Но едва Марсалий шагнул в пещеру, как разбойник, схватив топор, с глухим воплем кинулся на него.

— Я перебью вас всех, подлых монахов, задушу своими руками! — В голосе его смешались и ярость, и отчаяние. — Это по вашей вине в первый раз не расцвёл рождественский сад, здесь, в Генигерском лесу! Ты лишил нас, несчастных, единственной радости!

— Ты прав, это моя вина, — смиренно сказал Марсалий и покорно опустил голову. — Казни меня, как хочешь, я заслужил смерть. Но сначала я должен передать тебе послание аббата Иоанна.

Марсалий вытащил из-за пазухи свёрнутый трубкой пергамент. Он развернул его и показал разбойнику подпись архиепископа Авессалома и тяжёлые, свисающие на шнурах печати.

— Это вольная грамота. Отныне ты свободен, — сказал Марсалий. — Ты можешь жить в долине среди людей, как равный. Этого хотел аббат Иоанн.

Разбойник замер, бледный, потеряв дар речи. Он выронил топор, и тот звякнул, выбив искры из камня, лежавшего у порога.

Жена разбойника порывисто обняла своих детей и прижала их к себе. Малютки с недоумением глядели то на неё, то на отца, не понимая, что же случилось.

— Аббат Иоанн сдержал своё слово, сдержит своё слово и разбойник, — справившись с волнением, сказала она.

— Неужели… — ещё не веря своему счастью, с трудом выговорил разбойник. — Ты помнишь, жена, ведь я был славный работник когда-то. Мог поставить крепкий дом и подковать лошадь…

Вскоре семья разбойника спустилась в селение. Жители приняли их ласково и приветливо. Каждый старался помочь им чем мог, в память о добром аббате Иоанне.

А послушник Марсалий в скором времени навсегда ушёл в Генигерский лес и поселился в пещере. Он жил одиноко и уединённо, молясь, чтобы Бог простил ему неверие и гордыню.

А в саду монастыря Овед каждый год в рождественскую ночь, лишь только зазвонят колокола в храме, из глубокого снега поднималась и расцветала чудесная роза. Каждый бутон её светился, словно в нём горела негасимая свеча. Жители со всей округи собирались в рождественскую ночь, чтобы взглянуть на небесный цветок и воздать хвалу Богу.

Розой Христа назвали они этот цветок.

https://www.libking.ru/books/child-/child-prose/481832-selma-lagerlef-roza-hrista.html#book

​