СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ
Выпуск
1
12 марта, 2018 года
16
МУЗЫКАЛЬНО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА
Дашевская Нина Сергеевна — прозаик. Родилась в г. Тверь, закончила Московскую Консерваторию, работает в оркестре Детского Музыкального Театра им.Н.И.Сац.
Публикуется с 2009 года (журналы «Кукумбер», «Чиж и Ёж», альманах «Как хорошо»).
Нина Дашевская пишет для детей и подростков: «Около музыки» (2015), «Скрипка неизвестного мастера» (2015), «Вилли» (2015), «Я не тормоз» (2016). Лауреат конкурсов «Книгуру», «Новая детская книга», международной литературной премии им.В.П. Крапивина.
А еще Нина Сергеевна преподает музыку в школе «Интеллектуал» для самых младших ее учеников. Это маленький театральный класс, пятнадцать учеников. «Мы слушаем музыку, говорим о ней, часто я сама играю», – рассказывает Нина Дашевская о своей работе. И вспоминает своего педагога, у которого училась в Твери, в музыкальном училище: « Мой Степан Ованесович Мильтонян – настоящий учитель, очень талантливый человек. Главное его правило – учитель воспитывает личность через скрипку, а не «воспитывает скрипача», то есть его волновали далеко не только наши скрипичные успехи».
Перед ней самой руководство школы поставило задачу – влюбить детей в музыку. После предыдущего педагога ученики, теперь уже пятого класса, музыку не любят.
Герои книг Нины Дашевской так или иначе связаны с музыкой. Музыка – важная часть духовной жизни автора, а, значит, эта связь с жизнью через музыку пронизывает и произведение, выстраивает структуру самого текста, предполагая сказать нечто особо важное не напрямую, а между строк. Это одна из особенностей ее прозы.
"…Чему меня учит эта музыка? Чему учит кривое дерево у дороги, которому я каждый день говорю «привет»? Можно, конечно, говорить и об этом тоже. Но я люблю, когда ответы неочевидны и для всех свои", – считает Нина Сергеевна.
В предлагаемом ниже рассказе читатель и сам может найти некоторые подсказки и ответы на трудноразрешимые вопросы, например, как в ребенке зарождается любовь к музыке; на чем держаться отношения учителя и ученика, или что-то еще – каждому рассказ поведает что-то свое.
Чтобы
любили музыку...
Нина Дашевская
Крендельков
Из сборника рассказов «Около музыки»
Мама ходила к директору, спорила, доказывала – бесполезно.
Дело в том, что в июне умер Лев Миронович Штайн, Тимкин учитель скрипки. Тимкино горе – первое такое большое, настоящее горе – как будто уже затерлось, заплескалось морем, закаталось велосипедом. Но сейчас, в сентябре, он с особенной ясностью понял, что никогда больше не придет к Штайну на урок. В его особенный дом: высоченные потолки, медные ручки шкафов, пластинки, книги – на русском, немецком, шведском. Рояль с букетом сухих листьев. И сам Штайн в высоком кожаном кресле – огромный, седой. Ему трудно было ходить, и Тимка по-хозяйски заваривал чай, разливал по звонким чашечкам…
Все, больше этого не будет. И главное – нужно идти на урок к совершенно чужому человеку. Кренделькову какому-то. «У кого учишься?» – «У Кренделькова…» Жуть. И откуда он вообще взялся?
Мама доказывала директору:
– Ведь это уму непостижимо – в шестом классе переводить мальчика на виолончель!
Тот оправдывался – не хватает учителей по скрипке, а у Тимы большие руки, виолончельные. Но дело было не только в этом. Просто директору хотелось, чтобы в школе был оркестр, а оркестра без виолончели не бывает. Раньше учителей не было, а тут – на тебе, Крендельков! «Молодой, перспективный»… Этого еще не хватало.
– Чудный инструмент – основа оркестра, фундамент… Может, вам понравится. Вы бы попробовали хотя бы на один год!
– На полгода, – устало согласилась мама.
Тимка вспомнил один концерт – там на виолончели играла тетенька с некрасивым лицом. Пум, пум… Фундамент. А Тимка не хотел быть фундаментом! Он хотел быть звонкой первой скрипкой, тем более что теперь, в шестом классе, он вполне мог бы быть первым! Эх, Крендельков-Коврижкин…
– Не переживайте вы так, – уговаривал папа. – Может, он не так плох, как вы думаете!
На самом деле оказалось еще хуже.
Антон Петрович Крендельков, на вид – лет семнадцать. Маленький, щуплый, в очках, уши торчат… Антошка-картошка. На первом уроке он был в красной футболке с Чебурашкой (вернее, с «ЧеБурашкой» в военном берете и с усами, как у Че Гевары). Смешная, в общем, футболка. Только Тимке не до смеха. Он с первого взгляда невзлюбил в этом Кренделькове все – от дурацкой майки до очков, до оттопыренных ушей. Коржиков-Карамелькин…
И виолончель тоже невзлюбила Тимку. Огромная, неповоротливая, она мучила его упражнениями и детскими песенками. А ведь на скрипке он уже играл Баха, Вивальди – настоящую музыку! Крендельков маялся с Тимкой, со скрипичным поворотом его руки. А Тимка построил против него как бы стенку; почти не разговаривал, просто кивал, и все. И ждал Нового года – когда кончится это мученье! Тогда директор пусть делает что хочет. Если не найдет ему учителя скрипки – все, до свидания! Бросит школу, и все.
– Закрути эту ноту, как подачу в теннисе. Понимаешь?
Тоже мне, спортсмен! Тимка с тоской вспоминал Штайна, его речь… а тут – теннис. Чего взять с этого Коврижкина!
Ну ничего, уже декабрь – осталось чуть-чуть! И все-таки надо бы позаниматься перед экзаменом. Не то чтобы жалко Кренделькова, просто неловко как-то. Тимка раскрыл дома чехол и обнаружил, что оставил в классе шпиль – тот, которым виолончель упирается в пол. Эх, придется бежать в школу – может, открыто еще.
Школа близко, десять минут бегом – и на третий этаж. Даже куртку не снял, только стянул шапку с жаркой головы. Кажется, класс открыт. Запыхавшийся Тимка рванул на себя двойную дверь и замер.
В ту же секунду смолк за стенкой настырный рояль, и Тимка услышал виолончель. Такую, какую еще никогда не слышал. Она не пела, а как будто говорила негромко, и голос ее был такой… Словно на всей планете нет ничего, только снег, снег и в лучах фонаря она, виолончель.
Свет был выключен, и Тимка не сразу узнал сидящего у окна Кренделькова. Фонарь слабо освещал его длинный нелепый нос и руки – одна на грифе, другая со смычком. Надо же, какие красивые у него руки! Он продолжал играть, не остановился. И такое лицо у него было… Без очков он выглядел старше. Много старше. Антон Крендельков в мягком свитере, который играет на виолончели. Такой, какого Тимка никогда не видел. И не слышал…
Последний звук растворился в воздухе, улетел в морозную ночь. Крендельков увидел наконец своего ученика.
– А, это ты, – сказал он как-то равнодушно.
– Я… Я шпиль забыл. – Тимка удивился, как обыкновенно звучит его голос.
Крендельков кивнул и как будто чуть отвернулся.
– Антон Петрович! А это… это что было?
Он вдруг улыбнулся и как-то потеплел:
– Бах. – Как будто Бах его близкий друг, и он рад представить Тимке такого славного парня.
– Можно, я послушаю? – вдруг спросил Тимка.
Крендельков опять кивнул. Тимка прикрыл дверь и сел на краешек стула.
Крендельков играл, а он слушал. Просто слушал и ни о чем не думал.
Антон опустил смычок и посмотрел на Тимку.
– Скучаешь по Штайну?
Тимка вздрогнул. И почувствовал, как стенка – крепкая стенка, которой он отгородился от Кренделькова, – трещит по всем швам.
– Вы его знаете?… Знали?
– Мы много играли вместе, – кивнул Антон. – Хороший был дядька, настоящий.
И Тимку почему-то совсем не покоробило это «дядька». Неужели играли вместе?
А Крендельков вдруг сказал:
– Жаль, что ты уходишь. Да что ты, я же все понимаю… Не вышло из меня учителя. Я, знаешь, тоже хорош. Все с тобой, как с маленьким… И понимаю, что плохо, а как надо – не знаю…
Стенка рухнула и разлетелась в пыль.
– Антон Петрович, поиграйте еще! Пожалуйста!
А экзамен не состоялся. На следующий день Тимку прямо из школы увезли с острым аппендицитом.
Антон бегал к нему в больницу каждый день. Притащил маленький плеер, закачал туда виолончельной музыки.
«Надо же, какой хитрый, – думал Тимка, – хочет меня все-таки подружить с этой виолончелью!»
Но Антон ничего такого не хотел – просто делился музыкой, которую любил сам.
* * *
– Вот такая штука, – закончил рассказ про своего друга и учителя Тима.
Мы с ним возвращались с концерта, и шел снег. Много, много снега. Он заметал дорожки Тверского бульвара, и хрупкие снежинки тихо падали на огромного, взрослого уже Тиму, и на виолончельный футляр за его широкой спиной.