​

Она обладала во всех отношениях двойственной натурой, одна из которых была мне вовсе не симпатична. При постоянной своей болезненности и при желании всё же соприкасаться с людьми, она бывала раздражительна, вспыльчива и, как мне казалось, не всегда справедлива, но даже и в этом, в недостатках своих, она всегда оставалась необыкновенной.

​

Я любил в ней другое, высшее существо, которое было в высокой степени таинственно! Несмотря на видимое полное доверие между нами, на 17-летнюю совместную жизнь и ежедневную общую работу, она оставалась для меня загадкой до последнего дня жизни. Иногда мне казалось, что я узнал её хорошо, но вслед за тем я убеждался, что в ней таились ещё более глубокие глубины, которые мне были неведомы. Никогда я не мог узнать, кто она, т. е. не Е. П. Блаватская, урождённая Ган, внучка генерала Фадеева и княжны Долгорукой, но та таинственная индивидуальность, которая писала книги и совершала чудеса.

​

Я помогал Е. П. при составлении её первой книги: «Разоблачённая Изида», видел каждую строчку, каждое предложение, как она писала их и потом исправляла в корректурных листах. Возникновение этой книги с бесчисленными цитатами, которые она писала при мне прямо из головы, было достаточно чудесным, чтобы убедить меня в обладании ею психических сил высшего порядка.

​

Но она давала мне и ещё более наглядные доказательства. Часто, когда мы работали вдвоём до глубокой ночи, она иллюстрировала свои описания скрытых в человеке и в природе оккультных сил чудесами, без малейших предварительных приготовлений.

​

Когда я раздумываю об этом теперь, мне ясно, что у неё могла быть только одна цель: желая моей литературной помощи при составлении «Разоблачённой Изиды», она хотела сделать для меня вполне понятными законы скрытых сил, которые описывались в этой книге, и целым рядом экспериментов доказать мне, что она стоит на строго научной почве.

​

При этом я получил знания, которые никто не мог бы дать мне, кроме неё. Не понятно ли после этого, что все вздорные выдумки об её обманах не могли повлиять на мою твёрдую веру в несомненность её психических сил?

​

И что удивительного, если я, получавший эти ценные доказательства её сил чаще, чем все остальные её ученики, узнавший через неё реальность трансцендентальной физики и химии и действительное существование неведомых нам сил человеческого духа, воли и души, я, приведённый ею на светлый путь истины, по которому с тех пор и иду с радостью, я, которому благодаря ей досталось счастье видеть лицом к лицу Учителей Востока и говорить с ними — удивительно ли, что я любил её как друга, высоко ценил как учителя и навсегда сохраню память о ней, как о святыне!.. [2]

​

С этих пор наш дорогой друг не видела больше Индии. До самой смерти она хворала и боролась с жестокими физическими страданиями. Но, несмотря на эти страдания, она работала, не переставая, по 12 часов у своего письменного стола. Памятниками её трудов за это время, от 1885 г. до 1891 г., остались: 2 тома «Тайной Доктрины», «Ключ к Теософии», «Голос Безмолвия», «Драгоценные камни Востока», множество статей в её журнале «Люцифер», который она вела и редактировала сама, её русские и французские статьи в газеты и журналы; множество неизданных ещё манускриптов для третьего тома её «Тайной Доктрины» и, кроме того, обучение оккультной философии, которая привлекла к ней в последнее время множество учеников. Не эта ли безустанная работа ума и души на пользу ближних, которым она хотела передать свои знания, называется шарлатанством? Если так, то мы должны молить Бога, чтобы он посылал нам чаще таких шарлатанов. Мог ли хотя бы один не предубеждённый человек допустить, чтобы та, которая обладала такими знаниями и способна была на такое самопожертвование, могла унизиться до мелких плутней, как её обвиняют её враги! Оставьте, Бога ради, мёртвую львицу в покое и ищите для оплевания другую, менее благородную могилу!..

День её оправдания ещё не пришёл, и не мне, её ближайшему другу, достанется эта честь.

​

Но придёт день, когда имя её будет записано благодарным потомством не среди шарлатанов и обманщиков, а на самой высокой вершине, среди избранных, среди тех, которые умели жертвовать собой из чистейшей любви к человечеству!

Могучий дух Е. П. воспламенял нашу вялую кровь, энтузиазм её был неугасаемым пламенем, от которого все современные теософы зажигали свои факелы...

 

 

 

ГЕРБЕРТ БУРРОУ [3]

(Член парламента)

 

Чем она была для меня

 

Только два года прошло с того момента, как я её узнал. Но эти два года были для меня так полны, что кажется мне — целые века прошли с тех пор, как я впервые увидел её. Если верно, что жизнь человеческая должна измеряться по периодам духовного развития, то время, с того дня как я первый раз пожал руку Е. П. Блаватской и до той минуты, как я помогал убирать её гроб пальмами её любимого Востока, было для меня богаче, содержательнее и длиннее целой человеческой жизни. Я пришёл к ней материалистом, а ушёл — теософом; через эту пропасть она сумела построить мост в моей душе. Она была моей духовной матерью, и не могло быть матери более любящей, терпеливой и нежной.

​

Я и г-жа А. Безант были в то время заняты проблемами жизни и духа, решить которые наше материалистическое мировоззрение было бессильно, и мы оба искали иного света. Мы слышали о Е. П. Блаватской, но, приученные к скептицизму и строгой критике долгими годами политической жизни, воспитавшие в себе потребность в строгих доказательствах относительно всего, что лежало вне сферы нашего опыта, Теософия казалась нам не только чуждой, но и вполне недоступной областью. Но — кончилось тем, что мы пошли к Е. П.; нескольких бесед с ней было достаточно, чтобы для меня засветился новый свет: она ввела меня в духовный мир, показала мне силу истинного самоотвержения и дала последовательную жизненную философию, цельное знание человека и его связи с духовным миром. Вот что привлекало меня к ней, а вовсе не её чудотворные силы, которых я лично даже и не видал. Но в первый раз, в течение всего моего духовного развития, я нашёл в ней учителя, который сумел разрозненные нити моего мышления соединить в ясную и цельную ткань.

​

Она не выносила, когда её хвалили, и единственный недостаток, который я лично нашёл в ней, это — её вспыльчивость, которая по временам вырывалась у неё, подобно вихрю или циклону. Но и этим она овладела к концу жизни. В ней всё было — искренность и правда. Её полное равнодушие к условностям и внешним формам происходило от полноты её духовного веденья.

​

Я хорошо сознаю, что все, что я сказал, и несовершенно, и недостаточно. Истинная Е. П. показывалась нам только изредка и случайно, и единственный ключ к пониманию этой необыкновенной натуры — в том живом примере, который она давала нам своей самоотверженной жизнью. Жизнь эта научила нас видеть цель не в личном благе, а в служении миру, в служении без ропота, до самого конца.

 

 

 

АННИ БЕЗАНТ

(Президент Теософического Общества)

 

Как я её знала

 

Уменье переносить — величайшая из

способностей; уменье терпеть —

дар благородной души.

 

Уменье переносить тяжёлое без ропота, уменье терпеть — было главной способностью Е. П. Блаватской, какою я узнала её в последние годы её жизни. Самой выдающейся чертой её характера была сила, устойчивая, твёрдая, как скала.

Я знала слабых людей, которые жаловались на её суровость, но я видела её в присутствии злейшего её врага, пришедшего к ней в минуту нужды, и видела, каким неземным светом сострадания осветилось всё лицо её. Суровость, которая может быть в то же время так мягка и нежна, — и есть то свойство, которого недостаёт нашему расслабленному Западу.

​

Её терпимости к мелочам и к внешним проявлениям — не было границ; зато в вопросах важных она была неуклонна и определённа, как никто. Если бы враги её знали, что они закидывают грязью! Такое тонкое чувство чести, какое было у неё, нужно искать в тех мечтах, которые создают образ «рыцаря без страха и упрёка»... Её правдивость и чистота её намерений были поразительны, и в то же время сила её характера не поддавалась никаким ударам судьбы. Её — обвиняют во лжи! Могла ли она унизиться, когда для неё было решительно всё равно, что про неё говорят, и все внутренние мотивы, которые заставляют обыкновенных людей прибегать ко лжи — были уже давно изжиты ею...

​

Её обвиняли в том, что её сила идёт из нечистого источника; в таком случае Нечистый должен был сильно обеднеть, потому что служение её плохо оплачивалось. Она была так бедна, что постоянно нуждалась в деньгах, а когда деньги были — они немедленно исчезали. Щедрость её была воистину царская; всё, что у неё было: вещи, деньги, платье, всё отдавалось первому встречному, находившемуся в нужде. В её натуре преобладали мужественные свойства: прямая, определённая, быстрая, с сильным хотеньем, светлая, живая, свободная от желчи и от всякой мелочности, — в ней не было ни одной черты обыкновенной женщины.

​

Всегда она рассуждала с высшей точки зрения, была снисходительна и терпима к чужой мысли и к чужому характеру и не обращала внимания на внешнее человека, если внутри у него всё было в порядке.

​

Мне лично она принесла великую пользу, приведя меня к самопознанию. Мне всегда казалось забавным, когда говорили о её способности ошибаться в людях и доверять таким, которые впоследствии обманывали её. Они не понимали, что она считала долгом давать каждому человеку случай к исправлению и нисколько не интересовалась тем, что, в случае неудачи, она может оказаться в неудобном положении. Я наблюдала её в сношениях с людьми, искавшими только её феноменов, приходившими к ней с нечистыми мотивами; она говорила с ними так же непринуждённо и искренно, как со своими друзьями, но я замечала при этом, с каким проникновенным выражением она вглядывалась в такого человека и с каким грустным вздохом отводила от него глаза, когда убеждалась в его неискренности.

​

Если же кто искренно искал самого трудного из всех познаний — самопознания, тогда она приходила к нему на помощь со своим редким даром проникновения, предупреждала его относительно скрытых опасностей, обращала его внимание на затаённые черты, распутывала перекрещивающиеся нити плохо понятых свойств и ошибок и поддерживала ученика самым деятельным образом в его усилиях познать самого себя. Мне самой она помогла разобраться в себе и всем, кто умел без обидчивости переносить её редкую наблюдательную и критическую проницательность, она приносила великую пользу.

​

Как учительница, Е. П. никогда не была дидактична; она умела вызывать к деятельности собственную мысль ученика и давала ей только направление. Она учила с успехом лишь тех, кто был способен войти с ней в духовную связь и кто мог сам восполнять пробелы, которые возникали благодаря её приёму давать свои поучения в смелых широких чертах.

​

Если такая духовная связь завязывалась, Е. П. давала ученику бесконечную полноту знаний и богатство мыслей. При поверхностном отношении к её мыслям, они часто казались оторванными и нагромождёнными одна на другой, но при дальнейшей переработке они являлись, как звенья одной непрерывной цепи, из которых одни были ярче освещены, другие же — оставались в тени; и если ученик был способен осветить и то, что оставалось в тени, своим собственным сознанием, — в таком случае уроки Е. П. приносили ему величайшую пользу.

​

Но если учащийся не был способен отозваться на её мысль, если её быстрые и сильные удары не были способны извлечь искру из его ума, в таком случае Е. П. оставалась для него загадочной, тёмной, запутанной, и он оставался столько же неудовлетворённым ею, сколько она чувствовала себя безнадёжной относительно него.

 

 

 

ГРАФИНЯ ВАХТМЕЙСТЕР [4]

 

 

Кто знавал Е. П. Б. ближе, тот испытал на себе очарование её личности, её удивительной сердечной доброты. Иногда она радовала всех окружающих своим детски-весёлым настроением и тогда на её лице светились и сверкали радость и остроумие, каких я никогда не видала на другом человеческом лице, и тогда она завоёвывала все сердца, как бы в бурном порыве.

​

Замечательно, что она с каждым была другая: никогда я не видала её одинаковой с двумя разными людьми. Она немедленно замечала слабые стороны человека и удивительно умела испытывать их... Кто был с ней часто, тот постепенно приобретал дар самопознания...

​

В 1885 году я посетила Е. П. в Вюрцбурге. Я нашла её слабой, страдающей телом и духом и утомлённой; она сознавала, как необъятна её задача и как трудно найти людей, которые согласились бы пожертвовать собой для великой цели.

​

Когда я спрашивала её: почему она продолжает страдать, когда в её распоряжении все средства, чтобы облегчить свои страдания? Почему, работая над таким важным трудом (она писала тогда «Тайную Доктрину»), который требует спокойствия и здоровья, она пальцем не пошевелит, чтобы улучшить условия своей жизни и прогнать слабость и физическую боль, которые каждого, кроме неё, давно бы довели до полного изнеможения?

​

Ответ её на такие вопросы был всегда один и тот же: «Каждый ученик оккультизма даёт торжественное обещание никогда не употреблять полученные знания и силы для своего личного блага. Сделать это всё равно, что ступить по крутому спуску, который ведёт в пропасть... Я дала этот обет и никогда не нарушу его, потому что знаю его святой смысл... И гораздо легче для меня перенести всевозможные мучения, чем нарушить его. И не только телесные мучения, но и гораздо более тяжёлую нравственную пытку: быть посмешищем и предметом поругания».

​

В этих словах не было и тени преувеличения. В неё, стоявшую всегда впереди всех в Теософическом Обществе, попадали все ядовитые стрелы насмешки и клеветы, как в живой щит, который принимал на себя все удары и прикрывал собой всех слабых и споткнувшихся. Она была, так сказать, добровольная жертва, на незаслуженных мучениях которой строилась и крепла жизнь и успех Теософического Общества. Немногие знают это. Только те, которые как я, день за днём, жили с ней, которые видели её постоянные телесные страдания и нравственные муки, переносимые ею с таким мужеством и непобедимым терпением, и которые в то же время могли наблюдать за ростом и успехом Общества, возникшего единственно благодаря её великой душе, только они поймут, как велик наш долг перед ней и как мало сознаётся этот долг...

 

 

 

ЧАРЛЬЗ ДЖОНСТОН [5]

 

Первое моё впечатление от Е. П. Блаватской было впечатление необыкновенной силы, и это впечатление всё росло. Наш первый разговор шёл о ничтожестве материалистического мировоззрения и не столько её речи убеждали меня, сколько впечатление, что передо мной воистину бессмертный дух, одним своим присутствием разрушающий отрицание духовной жизни.

​

Это чувство её силы нисколько не давило и не унижало слабых, это было впечатление глубины и такого размера души, который охватывает всякую суть до самого первоисточника.

​

Это первое впечатление силы постепенно смягчалось её удивительной сердечной добротой, всегда готовой забыть себя и отдаться нуждающемуся. Все, кто когда-либо поднимались по дикой горной тропинке, знают как ускользает величие гор и глубина долин от внимания путника, прикованного к ближайшим деревьям, птицам и цветам, пока он не поднимется на самую высоту, откуда его взору сразу откроется вся необъятная ширина пейзажа.

​

Такие поразительные минуты подъёма на духовные высоты я испытывал часто в присутствие Е. П., хотя во время самой беседы очарование её личности заставляло временно думать, что находишься в присутствии только привлекательной собеседницы.

​

С непреодолимой силой и энергией утверждала она существование бессмертного духа и учила реальности духовного мира, сама проявляя такие свойства, каких я не мог себе даже представить у смертного человека. С небывалой мощностью восставала она против тёмной тучи зла и невежества, окутывающей со всех сторон земную жизнь; пролом, который сделан ею в этой свинцовой туче, пролом, показавший нам сияющий свет в небесах, доказывает, с какой силой наносила она свои удары. Для неё была единственным обязательным законом действительность духовной природы; деспотизму физической природы она не подчинялась никогда.

Ничему из всех её необыкновенных свойств я так не удивлялся, как её глубокому смирению, её постоянной готовности радоваться достоинствам в других и всегда забывать свои собственные великолепные дары. Е. П. Б. была похожа на горный поток, вытекающий из глубокого светлого озера, скрытого за облаками и несущего богатства заоблачных сфер в земные долины. Вместе с водой быстрый поток свергает с горных высот зёрна золота и драгоценных камней и рассыпает их по пескам долины. Находя эти драгоценности, жители долин начинают верить, что там, на горах, много сокровищ и до самой смерти стремятся к ним...

 

 

 

БЕРТРАМ КИТЛЕЙ [6]

 

Что она для меня сделала

 

С первой минуты, когда я взглянул в её глаза, я почувствовал к ней безграничное доверие и никогда это чувство не покидало меня; наоборот, оно всё более росло и становилось всё могущественнее по мере того, как я узнавал её ближе. Благодарность моя к ней за то, что она сделала для меня, так велика, что потребовалось бы несколько жизней, полных безграничной преданности, чтобы заплатить ей мой долг.

​

Выступив в жизнь со скептическим умом конца 19-го столетия, отвергавшим всё, что не могло быть доказанным, в особенности религиозное представление о бессмертии души, вооружённый только той моралью, которую мы получаем в хорошо воспитанной семье, с неясными мечтами об альтруизме, которые беспощадная логика материализма постепенно выедала из моего сердца, — что выработалось бы из меня? Конечно — величайший эгоист.

​

До того, как я узнал её, жизнь не имела для меня никакой идеальной цели: полное уничтожение, которое виделось в конце мирового процесса, убило во мне всякое благородное стремление... Я видел только бессмыслицу и бесцельность мировой борьбы.

​

Я видел земную жизнь, окружённую со всех сторон мучительными сфинксами, угрожающими поглотить ту расу, которая не сумеет разгадать их тёмный смысл. Я видел, как лучшие наши намерения вызывали зло вместо добра, я видел, как густая тьма окутывает нас. Где было искать света?

​

Из этого состояния вывела меня, как и многих других, Е. П. Блаватская своими учениями, а ещё больше — полным могучей силы примером своей личной жизни.

Она указала нам мерцающий свет звезды, который осветил наш жизненный путь; она научила тех, кто умел слушать, как отыскать лучи этого света внутри себя, указала дорогу, направление и опасности этой дороги, заставила нас признать, что только тот, кто умеет забывать себя и любить, найдёт ключ к пониманию запутанного лабиринта жизни, потому что только при этом условии начинает расти дух и сердце человека, и сознание его способно наполниться мудростью.

​

Вот чему научила нас Е. П. Не достойна ли она за это высочайшего почитания?

Говоря о ней, я не в состоянии выразить мои более глубокие чувства... Только равное ей по силам существо могло бы начертить её верный образ, передать её такою, какой она была для нас и как верный друг, и как мудрый учитель, и как любящая мать. Но, несмотря на всю свою любовь, она никогда не колебалась употребить в дело нож хирурга, когда того требовала наша польза; проницательная, она всегда безошибочно узнавала слабости своего ученика и вылечивала их.

​

Ежечасным примером она зажигала душу того, кого хотела возвысить до высокого сознания долга и самоотверженного служения истине. Одна из самых её поразительных черт была удивительная сердечная простота; она была в полном смысле слугой каждого человека, который искренне искал её помощи. Даже самые ожесточённые её враги — обратись они к ней в нужде — нашли бы у неё помощь... Я уверен, что она сняла бы платье с себя, отвела бы кусок от своего рта, чтобы одеть и накормить злейшего из врагов своих.

​

Ей и прощать не приходилось, потому что всякая злоба была так же далека от неё, как далеко от земли до небесной звезды. А бескорыстно работать она умела так, что этим одним воспитывала душу и волю окружающих. Я не могу выразить словами всей глубины моей благодарности, да и не нужно слов: ученики её должны доказать свою благодарность на деле.

​

Она хотела, чтобы не разрывалась цепь любви, связывающая нас, и чтобы мы помогали другим, как она помогала нам: будем же бодры и деятельны и распространение того света, который она принесла нам, будет лучшим памятником для почившего нашего учителя.

 

 

 

ВИЛЬЯМ КИНГСЛАНД [7]

 

Чему она нас учила

 

Много людей испытывали притягательную силу Е. П. Блаватской; на одних действовала её сила, других привлекал её необыкновенный ум, третьих — её дар обаятельной беседы.

​

Но меня притягивало к ней иное: благая весть, которую она нам принесла, заставила меня полюбить её, и я смотрел на Е. П. не только как на друга и учителя, но и как на нечто бесконечно более высокое. И я попробую, хотя слабо, выразить то, что она ставила передо мной и перед многими другими, как цель стремлений, и что нас соединило с ней связью, которую не разорвёт никакая смерть.

​

Прежде всего и впереди всего она научила нас понимать цель жизни. Я хочу этим сказать, что она показала нам истинную цену временной жизни и пробудила в нас веру в жизнь вечную. Кто проникнется сознанием, как обманчива временная жизнь, тот начинает черпать своё вдохновение из источника гораздо более глубокого, чем мир внешних форм. Без неё мы все бродили в потёмках и не видели в жизни ничего, кроме безнадёжной загадки. И она не только дала нам новую философскую систему, она сделала гораздо больше: те нити, которые тянутся назад в прошлое и вперёд, в будущее, и которые мы не могли уловить, она собрала их воедино, показала нам узор, который возникает от перекрещивания этих нитей и разъяснила, для какой благой цели совершается эта ткань.

​

Она давала нам Теософию не как учение, не как религию, философию или гипотезу, а как живую силу, которая должна проникать в самые недра нашей жизни. Благая весть, передаваемая миру, должна неминуемо облечься в ряд учений и получить внешнюю форму. Но не внешнему учила она нас; она заставляла нас видеть далее формы и делать побуждением для нашей деятельности живой принцип. Она понимала под Теософией бесконечно более того, что изложила в своих книгах. Ближе всего к её духу стоит «Голос Безмолвия», но и эта книга не выражает всего, что она могла передать, если бы умели слушать её.

​

Основная нота всех её учений и всей её жизни — самопожертвование.

Вот что говорит «Голос Безмолвия»: «Остановись ученик и послушай ещё одно слово. Можешь ли ты вырвать из своего сердца божественное сострадание? Сострадание не качество; оно закон из законов, вечная гармония, сам Бог (Alayaʼs Self); безграничная вселенская сущность, свет пребывающей правды, лад всех вещей, закон вечной любви».

​

«Наклони свою голову и слушай всеми силами, о Бодхисаттва — сострадание говорит: может ли быть блаженство, когда всё, что живёт, должно страдать? Согласишься ли ты спастись, пока в ушах твоих раздаётся крик мировой скорби?»

​

И если теософические учения говорят нам о Девакхане и о Нирване, об отдыхе для усталого, измученного бурями жизни странника и о конечном блаженстве, которое выше всякого представления, — тем, кто может вместить, они говорят ещё больше: трижды велик тот, кто поднялся по крутой тропинке Aryahata, но ещё больше тот, кто отстранил от себя заслуженную награду и жертвует собой до самого конца.

​

Под Теософами понимают обыкновенно людей, верящих в перевоплощение и карму. Но Е. П. никогда не соединяла с этим словом ограниченного смысла. Она не раз указывала нам на людей, которые не только не примыкали к теософскому движению, но даже были его противниками; на них она указывала, как на истинных теософов. Она давала свои учения для того, чтобы люди могли освободиться из-под власти внешних форм, жили духовно, видели в человеке брата и искали общения с Богом. Удивительно ли, что она, так пламенно верившая в божественную природу человека и в божественный закон любви, относилась с таким презрением к материализму и всякой догматической узости?

​

И она пожала неизбежную мзду: непонятая, оклеветанная и опозоренная, она вела жизнь героя и умерла, как мученица.

Так она учила нас Теософии не словами, а примером. Она сама была величайшим из теософов не потому, что создала теософское движение и принесла миру сокровища древней Мудрости, а потому, что способна была на великое самоотречение.

 

 

 

КЭМПБЕЛ ФЕР ПЛАНК [8]

 

Влияние Е. П. Б. на расстоянии

 

В первый раз я узнал её имя из отчётов «Общества для Психических Исследований». Эти отчёты вызвали во мне два впечатления. Одно — о полной недоступности её учения для меня; мои предки в течение многих поколений были юристы, и у меня глубоко вкоренилась привычка к очевидностям и к вещественным доказательствам. Другое впечатление шло от её личности. Читая отчёты, я не мог не увидать, какая это сила. Эта сила и энергия её характера поразили моё воображение, и я захотел услыхать учение женщины, которая не только одолела преследования и трудности всякого рода, но и пересилила самое смертоносное орудие нашего века: насмешку, презрительный хохот, раздавшийся в двух частях света.

​

В тот же вечер я отправился в частное собрание, где А. Гебхард читал реферат о Теософии. Всё, что я узнал тогда, до того озарило мой внутренний мир, что я вернулся домой потрясённым, все мои мысли были заняты услышанным, и меня перестало мучить любопытство относительно загадочной личности Е. П. Блаватской.

​

Только позднее, когда новое учение — путеводная звезда и утешение моей жизни — раскрывалось передо мной всё полнее и шире, я открыл в своём сердце глубокую, прямо пламенную благодарность к вестнику, который на всё дерзнул, всё перенёс, чтобы дать нам благо истинного света. Она сделалась моей матерью, моей благодетельницей, моим руководителем.

​

Желание выразить ей чем-либо мою безграничную благодарность превратилось в потребность подражать ей, следовать за ней, работать по мере сил, чтобы тот хлеб жизни, который она давала мне, давать и другим голодным. Мне казалось, что между ею и мной, жившими на противоположных концах земного шара, нет расстояния, что великая волна её духовной деятельности захватила и меня, и я чувствую её. Только тот, кто испытывал на себе такое влияние, может понять, как велик подъём энергии, который происходит от соприкосновения с великой душой.

​

Только позднее, читая злобные нападки её врагов, ко мне вернулось с прежней силой желание разгадать её и оправдать, но не перед светом, а в собственном уме, т. е. отнестись к ней сознательно. Разгадать её я мог только одним способом, ища разъяснения её личности в её учении. Ибо по законам духа, где единство представляет закон из законов, весть и вестника нельзя отделять. Конечно, можно учить истине и самому не следовать истине, но никто не может передать истину так, чтобы она вызывала в других живые плоды, если он сам не сделался частью этой истины. Нельзя давать того, чего у самого нет.

​

Она всегда действовала в высшей области, мы же судили её здешней мерой, отсюда все ошибочные заключения. Но когда я брался судить её с высшей точки зрения, я ни разу не нападал на противоречия, и если я не мог следовать за её могучей природой, я всё же ясно различал, что с её свойствами можно существовать только живя согласно с духовным законом и невозможно жить, становясь в противоречие с ним. Я никогда не видал её, ни разу не заглянул в её глаза. Слова не могут выразить моего сожаления; но она писала мне из собственного побуждения как человек, который хочет навестить тоскующего в отдалении друга.

​

Тонкий аромат её души достигал к нам через океаны и оживлял каждое в созвучии бившееся сердце, укреплял наши силы, зажигал в нас отвагу. Мы, которые знаем её влияние на нашу жизнь, можем только улыбаться, слушая её врагов. Никогда она не могла бы вызвать в нас стремление к истине и к добру, если бы сама была далека от них.

​

Приведу слова одного человека, который жил с ней вместе: «Что бы ни говорили о её личности, я лучшей не знал. В ней была крепость и достоинство древнего Друида и лучше всего её определяет девиз Друидов: «за истину — против всего мира». Хотя я не знал её во плоти, но она одна из всех вождей человечества дала мне истинное познание и научила стоять за правду перед лицом всего мира. Душа, которая способна сотворить такое издалека, не может быть зависимым лучом, она — один из тех больших световых центров, которые никогда не умирают, хотя бы мы некоторое время и называли её по неведению «Еленой Блаватской».

 

 

 

РАИ Б. К. ЛАХИРИ [9]

 

Мнение Индуса, Брамина, написанное во время нападок на неё по поводу процесса Куломб

 

Не может быть никакого сомнения, что Е. П. Блаватская обладает чудесными тайными силами, которые она могла получить только преодолев бесконечно великие трудности. Нет ничего труднее в наше время в Индии, как найти настоящего Йога и суметь получить от него его знания, тем более эта трудность непреодолима для женщины из расы варваров (Mlechcha). Но что ей удалось, — как, я не знаю, — овладеть ключом к истинной Индусской философии и к тайному учению Будды, для меня — несомненно.

​

С членами Теософического Общества Индии, Англии и Америки я не знаком, но Е. П. Б. знаю хорошо. Я не русский, не англичанин и не американец и не имею никакого земного побуждения говорить о ком-либо злое или хорошее, если я в том не убеждён.

А если подумают о том, что я — Индус и притом Брамин высшей касты, то ясно, что ничто, кроме истины, не могло заставить меня сказать слово в пользу личности, которая высокие учения моих предков выдаёт тем, кто, несмотря на всю науку и цивилизацию, всё же — насквозь варвары.

​

Но кто называет Е. П. Б. обманщицей, тот не понимает, что говорит. Я бы отдал всё в жизни тому, кто научил бы меня так обманывать. И неужели людям Запада недостаточно, если гордый Брамин, который никогда ни перед кем не склонял головы, кроме Высшего Сущего, если он перед этой белой Йогиней Запада складывает руки, как послушное дитя?

​

Что же побуждает его к этому?

То, что в наших глазах она более не женщина варваров; она переступила порог и каждый Индус, даже чистейший из чистейших Браминов, сочтёт для себя честью и радостью назвать её матерью. Легко завидовать приобретённому могуществу, но трудно, бесконечно труднее, чем я могу это выразить, — приобрести такое могущество.

_________________________

​

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

[1] Г. Олькотт был полковником американской армии, участвовал в борьбе за освобождение негров, затем был журналистом, в 1875 году вместе с Е. П. Блаватской основал Теософическое Общество, пожизненным президентом которого и состоял до своей смерти. С 1894 года жил в Индии в доме Теософского Общества в Адьяре. Умер в 1907 в доме Теософического Общества в Адьяре.

[2] Опускаем историю процесса Куломбов и следствия Ходжсона, которые так тяжело повлияли на здоровье Е. П. Блаватской, что друзья, по совету доктора, поспешили увезти её из Индии.

[3] Член парламента, рабочий, работавший с г-жой А. Безант в период её бурной общественной деятельности и вместе с нею примкнувший к теософическому движению; живёт в Лондоне.

[4] Жена шведского посланника, одна из первых учениц Е. П. Блаватской. Живёт в настоящее время в Лондоне.

[5] Американский писатель, работавший над религиозно-философскими вопросами. Переводчик Упанишад и автор многих талантливых статей по Теософии. Он женат на племяннице Е. П. Блаватской, Вере Владимировне, которая издаёт Теософический журнал «Quarterly» в Нью-Йорке.

[6] Живёт в Индии и продолжает быть ревностным поборником Теософии. Много пишет, читает лекции. Подробная его биография в «Theosophist» (сентябрь, 1909 года).

[7] Живёт в Лондоне; продолжает работать, издавая свои книги и статьи по вопросам Теософии. Только что вышла его книга: «The Gospel of Rightousness» (Евангелие праведности).

[8] Член Американской Секции Теософического общества.

[9] Раи Лахири стал впоследствии членом Т. О-ва и долго в нём ревностно работал. Одно время он был членом Совета.

 

Воспроизведено: Сборник статей по теософии «Вопросы теософии», выпуск 2-й, «В память Елены Петровны Блаватской», СПб, 1910. С. 60-75.​