Есть в этой книге о Рерихе снимок с картины «Звенигород» — небольшой храм, звонницы, заснувшая тишь. Повсюду расстилается явное и тайное отшельничество. В рериховской галерее переплетаются массивность и свет, струятся нездешние, чистые озарения, и над всей этой глубиной, неподвижностью, над окаменелыми пророчествами и святыми настроениями земли распластала свои крылья вечная мудрость.

Все эти дни в разные часы я перелистываю книгу «Рерих» — удивительная, непреодолимая сила впечатлений! Для ее оценки не подходит ни одно из знакомых привычных слов. «Очаровывает»? Не то. «Обольщает»? — Совсем неверно и ничего не говорит это слово, ничего не определяет. «Покоряет»? Это было бы почти точно. Почти, но не совсем. Властвование Рериха приходит в нашу душу с исключительной, редкой скромностью. Эти шаги неслышны. Голос художника спокоен. В нем великая убежденность, а кто уверен в своей правде, тот не ораторствует и не кричит. Меж тем эта страстность, напористость бывают часто и в живописи. Рерих в высшей степени искренен. Ему дан великий талант прозревать. Через внешнюю оболочку он умеет чувствовать биение сердца и сокрытую жизнь одинаково у живых существ, как и каменных громад.

Для него космос — одно целое. Эту формулу он может не выражать словами. Она сама собой вытекает, когда мы посмотрим хотя бы несколько его картин. Это особенное знание. Но и это слово не охватывает сущности и глубины рериховского творчества. Это еще — провидение. Э.Голлербах верно характеризует творчество Рериха как знание вещей видимых и обличение вещей невидимых, этого художника, сосредоточенного и строгого, без «улыбки» и без «игры».

Его произведения пророчествуют — строго напоминают о великих истоках нашей жизни, нашей культуры, бытия и духа, о седой, но не мертвой древности, о мире остывшем, но не погибшем, о недвижимых свидетельствах возникновения мира. Нет ничего давящего, нет ничего сумрачного. Это — не пророчества гибели, а памятники, поставленные самой природой не гаснущему солнцу высочайшей благодати, любви и жизни: она не знает конца. Среди неподвижных окаменелостей реет и светит божественное ликование, манят и успокаивают световые пятна, и каждый камень, каждая глыба согреты своим внутренним теплом, живут своей жизнью, отдельной, непохожей на другие жизни. В своих неуклюжих формах, неотесанных, грубых и в то же время ласковых, они дышат и тихо пламенеют. Предстает великий мир одиночества и величаво-мудрой красоты. Горы роднятся с небом.

Через Рериха, его провидения древности, ее мистической души раскрываются пред нами следы и тайны давней, засыпанной песком истории и сказочных ее форм, — восток, но и наш север, — скандинавская, скифская, русская жизнь, мифология, пронизанная в картинах Рериха неподчеркнутым, глубоким, возвышенным религиозным чувством. Дело не в самих сюжетах, не в мотивах той или иной картины: религиозное чувство, религиозное искусство отличаются своей проникновенностью. Это то, без чего данный художник не в силах творить. Сопричастный к религиозному искусству может нарисовать собаку или зайца — все равно: мы почувствуем в картине скрытое, но несомненно религиозное горение. И Рерих в своем искусстве кажется молящимся в уединенном монастыре среди немых массивов гор, в заповедной стране. Эти горы, эти камни обладают своей собственной душой, — «у него есть камни мрачные и грустные, гордые и заносчивые, скромные и примирительные». И облака — то легкие, невинные и радостные, то грозные, зловещие и торжественные.

В каменных глыбах, в каменном веке своим чутьем Рерих разбирается как проницательный геолог. Гимназистом 4 класса он уже производил самостоятельные раскопки, тогда искал свои образы в уснувших пластах земли. И он нашел их в могиле — золотые вещи X века. И потом производил раскопки в Новгородской губернии, а в своем отчете нарисовал эту поэму прошлого: «Забудем сейчас яркое сверкание металлов: вспомним все чудесные оттенки камня. <...> Вспомним желтеющий тростник. Вспомним тончайшие плетения. <...> Эту строгую гамму красок будем вспоминать все время, пока углубляемся в каменный век».

«Щемяще-приятное чувство — вынуть из земли какую-нибудь древность, непосредственно первому сообщиться с эпохой давно прошедшей. Колеблется седой, вековой туман. С каждым взмахом лопаты, с каждым ударом лома раскрывается перед вами заманчивое тридесятое царство <...>. Сколько таинственного! Сколько чудесного! И в самой смерти — бесконечная жизнь!» Душу Рериха, его творчество, его большой талант приковала и захватила навсегда одна непобедимая сила: зачарованность вечно-сущим.

Поэтому самое отдаленное прошлое для него реально, как сегодняшний день. Он — поклонник и певец этого прошлого, его земли, его подземных сил, его дыханий. Неизменно Рерих погружен в самого себя, и в этой душе отражен весь мир, — его мир. Как бы ни была глуха мертвая и темная чащоба древности, каким бы диким ни представлялся нам древний человек, его стояние пред жизнью, божеством и уяснением вековечного смысла жизни, беспокойно так же, как и у нас. Но Рерих не склонен рисовать этого человека большим. Рериховский человек мал. С виду слабый, рядом с громадами камня, он предстает любопытствующим исследователем мира, разгадывающим его смысл.

И на огромном каменном пласте, среди горных скатов — едва заметна фигура человека: как мал он, как бессилен, как затерян он, владелец темных тайн, угадывающий пути, странствия, сокровенный смысл своей жизни и этих громад («Лахул»). Зловещи и страшны «Священные Пещеры», вперившие, как многоглазый ужас, свои пустые взоры. Иные картины в своем замысле кажутся пророческими. В преддверии войны он пишет своего «Ангела Последнего», видение, возникшее из страшных времен, скорбное и неумолимое предвестие роковых несчастий. На картине «Армагеддон» толпа в своем следовании — один за другим — воздела руки, молящие, просящие, будто в предчувствии и знании завтрашней беды.
Необычайно силен Рерих в отражениях восточных мотивов, восточного колорита, величавого и воздушного, загадочного и легкого — «Рерих открыл миру окно в Россию, окно на Восток».

Эта книга о Рерихе вводит нас в рериховский мир, дает ключи к пониманию и разгадке рериховского таланта — еще точней, рериховской стихии. Превосходно изданный том включил больше 100 картин Рериха, среди них много прекрасно выполненных цветных репродукций. Этот большой, исключительный по своим результатам труд совершен преданностью, пафосом и самоотверженностью Рериховского музея в Риге. Поучительны статьи Э.Голлербаха, В.Н.Иванова, и надо воздать искреннюю хвалу А.М.Пранде за его художественную редакцию. Эту хвалу нужно принести и государственной типографии, ее талантливому руководителю Л.Либерту, радующему нас за последнее время отличными художественными изданиями. Только соединенными усилиями и трудами многих возможно было выпустить такую книгу о Рерихе, замечательном художнике с мировым именем, философе в своих замыслах, мудреце и проникновенном, спокойном провидце тайн земли и человеческой истории, человеческого вечного духа, таинственных и глубоко скрытых истоков бытия природы и человека.