Многие научные открытия ХХ века имели прямое отношение к вненаучной информации, касающейся в первую очередь проблем пространства, в которых и заключены основные тайны мироздания. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще в XIX веке русским ученым Н.И.Лобачевским, разработавшим теорию неевклидовой геометрии, перевернувшей наши представления о самой природе пространства. За пределами механистически-материального мира виделось нечто недоступное обычному зрению, но тем не менее реально существующее, поддающееся исследованию. Невидимому пространству были присущи новые измерения, пока еще недоступные сознанию человека, но информация о которых пришла из области вненаучной.

В 1907–1908 гг. немецкий ученый Герман Минковский заговорил не о пространстве как таковом, а о пространстве-времени как о целостном явлении. К трем пространственным координатам он добавил некую четвертую, временную. То, что возникало в духовных озарениях не-науки, оказалось реальностью сегодняшней науки. Теория относительности Альберта Эйнштейна утвердила эту координату как четвертое измерение. Учитывая, что скорость света 300 000 км/с имеет свои материальные границы, Эйнштейн подошел вплотную к гипотезе существования сверхсветового пространства.

​

В науку, в ее парадигму постепенно, вместе с невидимыми пространствами и мирами, входило реальное понятие духа и предощущение революционных изменений. Космическая эволюция востребовала тех мыслителей и ученых, которые обладали способностью к синтезу. Таким человеком был, например, П.А.Флоренский — выдающийся ученый, уникальный философ, обладавший способностью свидетельства, и священнослужитель, хорошо понимавший искусство как важнейший способ познания. За предполагаемым сверхсветовым пространством Флоренский увидел инобытие, «тот свет», со всеми присущими ему особенностями, но уже поддающимися научному объяснению. Так называемое мнимое пространство, мнимости в геометрии — все это соприкосновения науки с иными мирами других состояний материи. Работы Флоренского, такие как «Мнимости в геометрии», «Иконостас» и «Обратная перспектива», созданные им в первой половине ХХ века, представляют собой важнейшие вехи на пути формирования космического мышления и синтетической системы познания. В них содержатся доказательства существования иной Вселенной, иных миров, недоступных ни нашему глазу, ни нашим чувствам, но духовно связанных с нами и влияющих на наш мир плотной материи.

​

«В геометрии, — пишет П.А.Флоренский, — изучаем мы пространство, — не линии, точки и поверхности, как таковые, а именно свойства пространства, выражающиеся и в этих частных пространственных образованиях». Флоренский П. Мнимости в геометрии. М., 1991. С. 12–13.. Он ставит перед собой задачу «расширить область двухмерных образов геометрии так, чтобы в систему пространственных представлений вошли и мнимые образы. Короче говоря, необходимо найти в пространстве место для мнимых образов, и притом ничего не отнимая от уже занявших свои места образов действительности»Там же. С. 11–12.

​

Ученый выполнил эту задачу, постиг свойства пространства, использовав при этом не только геометрию, но и, казалось бы, совсем неожиданный для науки источник — «Божественную комедию» Данте. Данте был не только великим поэтом, но и крупным эзотериком, обладателем тайных знаний, причастным к «свидетельскому» направлению вненаучного знания. Его описания строения мироздания в «Божественной комедии» настолько реальны, что послужили Флоренскому основанием для его анализа «мнимостей в геометрии». В космологии Данте ученый обнаружил «предвосхищение... неевклидовой геометрии»Там же. С. 44.

​

В заключение своего исследования Флоренский пишет: «Область мнимостей реальна, постижима, а на языке Данта называется Эмпиреем. Все пространство мы можем представить себе двойным, составленным из действительных и из совпадающих с ними мнимых гауссовых координатных поверхностей, но переход от поверхности действительной к поверхности мнимой возможен только через разлом пространства и выворачивание тела через самого себя. Пока мы представляем себе средством к этому процессу только увеличение скоростей, может быть, скоростей каких-то частиц тела, за предельную скорость света, но у нас нет доказательств невозможности каких-либо иных средств»Там же. С. 51.

​

Эта мысль Флоренского, связывающая напрямую устройство Мироздания с внутренним пространством самого человека, была столь смела и парадоксальна, что не могла быть воспринята ни идеологами, ни учеными. Опережение своего времени, которое присуще свидетелям иного мира, обладающим духовным зрением, стоило Флоренскому жизни. Советские идеологи сразу отреагировали на эту работу, хотя и не поняли ничего в системе доказательств. И Флоренскому пришлось писать письмо в политотдел, чтобы объяснить, что он имеет в виду.

​

«Надо думать, — утверждал он в этой записке, — в основе поэмы Данте лежит некоторый психологический факт — сон, видение и т.п. Всякий факт, раз он подлинно пережит, дает материал для размышления, и вовсе нет надобности уверовать в него, чтобы признать ценность тех или других его элементов. Если я во сне узнаю теорему Пифагора, хотя бы от говорящей обезьяны, то от того теорема не делается ложной. Хорошо известно, что множество великих открытий, в том числе математических, было сделано во сне. Моя мысль, — взяв подлинные слова Данте, показать, что символическим образом он выразил чрезвычайно важную геометрическую мысль о природе и пространстве»Флоренский П. Мнимости в геометрии. С. 57.

​

Но это письмо его не спасло. У нас же остался ценнейший документ, в котором запечатлены мысли великого ученого о новой системе познания и о роли в ней вненаучного метода. Флоренский еще раз подтвердил, что в традиционной науке нет чисто научных (как это мы себе представляем) методов исследования. В нее все время вторгается так называемая вненаучная, не основанная на традиционном эксперименте информация, но тем не менее приносящая важные результаты. Ибо, в конечном счете, наукой занимается все тот же человек, энергетическая структура которого намного богаче, чем это себе представляет традиционная наука, полная предрассудков и самоограничений. Именно богатство внутреннего мира и энергетики самого человека, занимающегося научными исследованиями, и обусловливает во многих случаях отклонение от механистически-материального экспериментаторства в сторону вненаучных методик и информаций.

​

Эволюция системы познания идет к синтезу, и никакие сильные мира сего от науки не в состоянии остановить этот процесс. Если бы исследования и эксперименты проводили машины или роботы, то наука была бы совсем другой. И, возможно, наукой ее назвать было бы неверно. Известный современный философ К.А.Кедров пишет, что, соединив Эйнштейна с Данте, «Флоренский создал свой неповторимый образ Вселенной. Здесь дух является причиной возникновения света, а мысль летит по Вселенной быстрее всех скоростей. Границы же нашего земного мира очерчивает радиус светового луча, пробегая свой путь за одну секунду. <...>

​

Получается, что физически мы пребываем здесь в пределах скорости света, а мысленно проникаем во все измерения мироздания, свернулось в клубок наше земное время, вмещая прошлое, будущее и настоящее. Это есть реальная вечность»Кедров К. Параллельные миры. М., 2001. С. 140.. И еще: «Флоренский считает, что скорость света 300 000 км/с не предел, а только граница между миром земным и миром небесным»Там же. С. 142.. Иными словами, миром более высокого измерения. И «Обратная перспектива», и «Иконостас» Флоренского несут в себе научные доказательства существования миров иных состояний материи и иных измерений. Флоренский получает эти доказательства в художественных творениях, в которых отражен религиозный опыт постижения инобытия. Речь идет об иконах, на которых изображены те или иные моменты, связанные с Высшими мирами. Флоренский считал икону, в силу высокого духа ее создателя, окном или даже дверью в мир иной, откуда на молящихся в минуты душевного подъема нисходит особая благодать. Исследуя особенности человеческого духа и символического искусства, Флоренский утверждал, что дух святого или художника в определенном состоянии поднимается в мир горний, чтобы принести в мир дольний, земной, информацию о Высшем мире. Святой становился свидетелем мира горнего, в то время как художник-иконописец, создавая ту или иную икону, являлся лишь свидетелем свидетеля. Здесь, в искусстве сакральной живописи, присутствует очень важный момент свидетельства миров других измерений, который и запечатлевается художником на доске иконы. Слияние святого и художника в одной личности — явление крайне редкое и неповторимое. Такой феномен мы наблюдаем в творчестве Андрея Рублева. Поэтому его иконы представляют уникальное явление, которое дает возможность провести научный анализ мира более высокого измерения, что и было сделано Флоренским в его «Обратной перспективе». Он показал, что перспектива на иконе «Троица» не такая, как на картинах художников-реалистов, а — обратная. В результате пространство на иконе оказывается искривленным, как оно искривляется, согласно Эйнштейну, в более высоком, в данном случае, четвертом измерении. Пространство в четвертом измерении искривляется именно по законам обратной перспективы.

​

Мысль Эйнштейна остановилась на границе скорости света в нашем мире. Флоренский же прошел за этот предел, где существует иной мир более высокого измерения и иного состояния материи — мир реальный, где действует и творит дух и где сама материя ближе к духу, а не к тому ее состоянию, которое мы наблюдаем в земных условиях. Также и Данте в своем путешествии по различным кругам и уровням Мироздания в «Божественной комедии» пересекает эти границы или, пользуясь терминологией Флоренского, разломы пространства.

В.И.Вернадский также не раз прибегал к вненаучному способу познания, чтобы доказать научные положения теории ноосферы. «Художественное творчество выявляет нам космос, проходящий через сознание живого существа»Цит. по: Кедров К. Параллельные миры. С. 235., — писал гениальный ученый. Занимаясь самым серьезнейшим образом историей науки и научного мировоззрения, Вернадский как бы ощущал в себе ток эволюции, ведущей к созданию не только космического мироощущения, но и новой системы познания, в которой так нуждалась бурно развивавшаяся в начале ХХ века наука. Великий русский ученый был не только уникальным специалистом-естественником, но и интереснейшим философом, чье философское наследие долго отрицалось в нашей стране, а сейчас только начинает разрабатываться. Отношение к его трудам со стороны философов и ученых и сегодня далеко не однозначное. Вернадский был одним из первых, кто понял несоответствие старой системы познания современному процессу развития науки и поставил в своих философских трудах проблему иных взглядов на систему познания. Он как бы снял антагонизм, существовавший ранее в пространстве «наука—не-наука», и даровал равные права науке и другим способам познания, прекрасно понимая, что, если этого не сделать, это скажется самым роковым образом в первую очередь на самой науке. «Научное мировоззрение, — писал он в 1902 году, — развивается в тесном общении и широком взаимодействии с другими сторонами духовной жизни человечества. Отделение научного мировоззрения и науки от одновременно или ранее происходившей деятельности человека в области религии, философии, общественной жизни или искусства невозможно. Все эти проявления человеческой жизни тесно сплетены между собою — могут быть разделены только в воображении»Вернадский В.И. Труды по философии естествознания. М., 2000. С. 31.

​

И еще: «При изучении истории науки легко убедиться, что источники наиболее важных сторон научного мировоззрения возникли вне области научного мышления, проникли в него извне, как вошло в науку извне всеохватывающее ее представление о мировой гармонии, стремление к числу. Так, столь обычные и более частные, конкретные черты нашего научного мышления, как атомы, влияние отдельных явлений, материя, наследственность, энергия, эфир, элементы, инерция, бесконечность мира и т.п., вошли в мировоззрение (научное. — Л.Ш.) из других областей человеческого духа; они зародились и развивались под влиянием идей и представлений, чуждых научной мысли. <...>

Но они возникли одновременно и в кругу иных людей, придававших им более близкую к научным построениям форму, — в среде религиозных сект, главным образом магических и еретических, и в среде мистических философских учений, которые издревле привыкли допускать эманации, инфлюэнции, всякого рода бестелесные влияния в окружающем нас мире»Там же. С. 29–31.

​

Он считал, и вполне справедливо, что в современном научном мировоззрении невозможно отделить то, что пришло в него от «чистой», эмпирической науки, а что от не-науки. И если это вдруг произойдет вопреки здравому смыслу, то от научного мировоззрения останутся осколки. Сама научная революция ХХ века была неотъемлемой частью Духовной революции, в которой были тесно переплетены ее составляющие — философия космического мироощущения, научные достижения, нахождения религиозной и гностической мысли и озарения поэзии и искусства. В этом активном синтезе, из которого должна была, как Афродита из морской пены, возникнуть новая система познания, Вернадского более всего интересовало взаимодействие философии и науки или, точнее, научной мысли. Он брал философию как таковую, не деля ее на идеалистическую или материалистическую, религиозную или атеистическую, древнюю или современную. Он не отдавал предпочтения ни одной из этих систем, стараясь выделить в них некие общие черты, которые бы внесли ясность в это взаимодействие. Он не ставил вопрос, как это делают сейчас современные философы, — что такое философия: наука или не-наука. Он понимал, что философская мысль уходит далеко за границы науки как таковой, формируясь совсем в другом пространстве, что она умозрительна, но, несмотря на подобные «недостатки», влияет на науку, давая ей ключ для осмысления открываемых явлений. Особенно возросла роль философии в период Духовной революции, когда она самым тесным образом соприкоснулась с научной мыслью. Вернадский писал: «Особенно близки и тесны области философского мышления и научной мысли. Их взаимное влияние является одной из любопытнейших страниц истории человеческого сознания.

​

Наука в развитии философии может служить элементом прогресса и пробуждения, но она может тормозить философскую мысль, вызывать в ней застой и разложение. С одной стороны, она дает новый материал для философской мысли, будит эту мысль, расширяет ее горизонты. <...> Но на философскую мысль оказывают влияние не только новые научные факты, открытия или концепции. Может быть, еще большее влияние создается общей тенденцией научного творчества, теми отдельными целями, какие ставят в данный момент себе научная мысль и научные искания и которые часто далеко отстоят и отличаются от научного точного знания. Это влияние тенденций и общего направления научной мысли на философское мышление совершенно понятно, ибо философия ставит себе задачи, далеко выходящие за пределы точного знания. Она должна иметь дело не только и не столько с реальным материалом научного знания, как с возможным и вероятным материалом, ибо только при этом условии она будет в значительной степени свободна от подчинения временному состоянию науки — может идти дальше и предугадывать ход дальнейшего развития мысли. Только при этом условии возможна теория познания»Вернадский В.И. Труды по философии естествознания. С. 57–58.

​

Фрагмент взят из статьи В.И.Вернадского, написанной им в 20-е годы ХХ века. Здесь достаточно смело и ясно представлена роль философии в процессе формирования теории познания. В то время лишь немногие ученые так четко и глубоко, как Вернадский, представляли себе процесс формирования нового мышления. «Живой, смелый, молодой дух, — писал он, — охватил научное мышление. Под его влиянием гнется и трясется, рушится и изменяется современное научное мировоззрение. Впереди, на далеких высотах, открываются негаданные горизонты. К ним стремится в настоящее время великий порыв человеческого творчества.

​

Этот исторический перелом должен быть пережит смелой и свободной мыслью. Нужно далеко отбросить от себя старые “истины”, быстро на наших глазах превращающиеся в старые предрассудки. Надо расчистить почву от накопившихся от прошлого ненужных теперь подпорок и построений»Там же. С. 57.. Одним из важнейших условий продвижения нового мышления и новой системы познания Вернадский считал самостоятельность и независимость философской мысли от «современного состояния науки». Только в таком случае развитие мышления достигает нужных ему глубин. «Ибо, если философия будет слепо следовать за научной тенденцией, будет руководствоваться ею, — она скоро потеряет свое живое содержание, потеряет интерес для человеческого сознания; ее работа и участие в творчестве человеческого мышления быстро сойдут на нет»Там же. С. 59..

 

Его выводы, касавшиеся нового научного мышления и роли философии в нем, носили если и не профетический характер, то, по крайней мере, заключали в себе четкие научные предвидения. На пути создания новой системы познания стояло немало препятствий. И одним из самых серьезных было неправильное понимание роли философии идеологами послереволюционной России. Это прежде всего касалось диалектического материализма, который пытались превратить в единственно истинную философию, определяющую направления научного развития. В отстаивании иной точки зрения Вернадский был смел, бескомпромиссен и последователен. В этой неравной борьбе его поддерживали лишь немногие его единомышленники. Он шел против государственной идеологии, против попытки ограничить свободу философской и научной мысли. Он хорошо видел, как вырождается в силу подобных обстоятельств философская мысль в нашей стране, какой вред это наносит научному мировоззрению и развитию науки в целом, как подвергается гонению и всякого рода запретам знание, сложившееся в пространстве вненаучных способов познания, которое он включал в новую систему познания. «Мне кажется, — не колеблясь отмечал Вернадский в 1941 году, — такой упадок философской мысли в области диалектического материализма в нашей стране и, казалось бы, широких возможностей для ее проявления является следствием своеобразного понимания задач философии и снижением углубленной философской работы, благодаря существованию веры среди наших философов, что достигнута философская истина, которая дальше не может изменяться и подвергаться сомнению»Вернадский В.И. Труды по философии естествознания. С. 445–446.

​

Вместо новой теории познания, в создании которой активно участвовали Вернадский и его последователи, постепенно утвердилось господство научных идей, принятых государственными идеологами, а сама наука, пропитанная диалектическим материализмом, превратилась в свод абсолютных истин в бытии огромной страны. В том, что называлось теорией познания, господствовали «истины» активно развивавшейся эмпирической науки, возникавшей в пространстве механистического материализма, усугубленного диалектическим материализмом, не всегда правильно понимаемым философами тех лет. Поддерживаемая государством, особенно в той части, которая соответствовала идеологическим установкам, эмпирическая, так называемая материалистическая наука становилась все более агрессивной, стремясь расширить свое влияние и уничтожить все течения мысли, которые противоречили официальным взглядам.

Еще в 1902 году Вернадский, предчувствуя развитие событий в поле научного мировоззрения, писал: «Итак, современное научное мировоззрение — и вообще господствующее научное мировоззрение данного времени — не есть maximum раскрытия истины данной эпохи. Отдельные мыслители, иногда группы ученых достигают более точного его познания, но не их мнения определяют ход научной мысли эпохи. Они чужды ему. Господствующее научное мировоззрение ведет борьбу с их научными взглядами, как ведет оно ее с некоторыми религиозными и философскими идеями. И это борьба суровая, яркая и тяжелая» Вернадский В.И. Труды по философии естествознания. С. 43.

​

Борьба официальной науки против не-науки или, точнее, против знания, получаемого в ином, духовном пространстве, а также против инакомыслящих, или «еретиков», в самой науке была характерным явлением для всего времени существования тоталитарного государства в России. И даже свобода мысли, наступившая с крушением старой идеологии, не сломила «борцов». Эта особенность в значительной степени повлияла на дальнейшую судьбу новой системы познания.

​

Вернадский, уверенный в своей правоте, продолжал отстаивать свои научные позиции и философские взгляды в самое темное для развития независимой мысли в России время. Он интуитивно понимал, что процессы, идущие в пространстве науки, носят объективный характер и требуют лишь восприятия и осознания теми, кто в той или иной степени принимает в них участие. Эволюция подчинялась своим законам, ведомая иными силами, чем те, о которых говорили и писали последователи исторического материализма. «Но если сознание не успевает за темпом научного развития, — отмечал ученый в 20-е годы ХХ века, — если оно не может следить за всеми перипетиями изменения научного мировоззрения, не отмечает всех этапов этого пути, по которому несется научная мысль, — то этим самым отнюдь не прекращается несознаваемое влияние научной революции на все наше мышление, на все без исключения стороны человеческой личности.

​

Великий процесс крушения старого и созидания новых пониманий окружающего идет кругом нас, хотим и сознаем мы это или нет; то, что, казалось, являлось для нас совершенно прочным и установленным, подкапывается в самом основании — рушатся вековые устои научного мышления, срываются покровы, принимавшиеся нами за законченные создания, и под старыми именами перед удивленным взором современников открывается новое, неожиданное содержание». Там же. С. 56.
 

Но как бы то ни было, сознание явно отставало от развития передового научного мышления, и это было одной из важных особенностей и главных трудностей процесса формирования новой системы познания, особенно в Советском Союзе. Но, несмотря на все эти обстоятельства, Вернадский продолжал работать над ней. Он не отступал от своей идеи, что эта новая система должна быть синтетической и включать в себя наряду с эмпирической наукой и те области знания, которые не принадлежат собственно экспериментальной науке. В послереволюционной России «антинаучными» считались любые нежелательные с точки зрения государственной идеологии направления мысли — так называемая мистика, идеалистическая философия, религия и другие области знания; на них существовал совершенно открытый и, я бы сказала, насильственный запрет. Вернадский продолжал развивать те идеи, которые сформировались у него еще до революции, ибо, несмотря ни на что, интуитивно ощущал путь космической эволюции в направлении к синтезу научной мысли и различных способов познания.

«Аппарат научного мышления груб и несовершенен, — писал ученый, — он улучшается главным образом путем философской работы человеческого сознания, здесь философия могущественным образом, в свою очередь, содействует раскрытию, развитию и росту науки. Понятно поэтому, как трудна, упорна и неверна, благодаря возможности ошибок, бывает борьба научного миросозерцания с чуждыми ему концепциями философии или религии даже при явном их противоречии с научногосподствующими представлениями. Ибо философия и религии тесно связаны с теми более глубокими, чем логика, силами человеческой души, влияние которых могущественно сказывается на восприятии логических выводов, на их понимании»Вернадский В.И. Труды по философии естествознания. С. 43.. И еще: «...Индивидуальный оттенок философских систем еще более усиливается благодаря мистическому настроению их созидателей, благодаря созданию концепции и исходных путей мысли под влиянием экстаза, под влиянием величайшего возбуждения всей человеческой личности. В этом заключается проявление творчества человеческой души. В истории развития человечества значение мистического настроения — вдохновения — никогда не может быть оценено слишком высоко. В той или иной форме оно проникает всю душевную жизнь человека, является основным элементом жизни. Коли бы мы когда-нибудь смогли логически разобрать художественные вдохновения гения, или конструктивное созерцание и мистические экстазы религиозных и философских строителей, или творческую интуицию ученого, мы, вероятно, смогли бы — как хотел Лаплас — выразить весь мир в одной математической формуле. Но эти области никогда не могли поддаться логическому выражению, войти целиком в рамки научного исследования, как никогда человек целиком не мог быть заменен простым автоматом». Там же. С. 37–38.

​

За всеми этими размышлениями стояло стремление ученого увести научную мысль от «плоского» и неглубокого интеллектуального мышления и включить в новую систему познания человеческую личность с ее «творчеством души», которая познает реальность Мироздания вненаучно, но не менее успешно, чем сама эмпирическая наука, использующая в качестве главного инструмента исследования лишь интеллект. Соединение «творчества души» и творчества интеллекта привело бы к более глубокому восприятию и познанию человеческой личности как таковой, сама же система познания получила бы два крыла, которые бы подняли научное мышление на ту высоту, которую требовала космическая эволюция человечества. Подобный синтез двух направлений — эмпирического и духовного — смог бы уберечь науку, порожденную холодным интеллектом, от превращения в серьезную опасность для самого человечества. Нужно ли говорить о том, что такая концепция Вернадского была отвергнута наукой тоталитарного государства, которое руководило этой наукой. На самого же Вернадского, начиная с 30-х годов, начались гонения, вылившиеся в долголетнее непризнание и замалчивание его научной деятельности. Все это мешало ученому, академику с мировым именем, спокойно работать. Полагаю, поэтому его новая система познания так и не получила своего завершения. В последние годы гонители Вернадского искусственно отделили его научные исследования от тех философских идей, которые возникли на основе этих же исследований. Ученого принимали, мыслителя отвергали. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что все это продолжается до сих пор в еще более жестком виде.

​

Надо сказать, что Вернадский был не единственным, кого постигла такая судьба. Замалчивалось философское наследие К.Э.Циолковского, А.Л.Чижевского, П.А.Флоренского и, наконец, Н.К.Рериха, которого многие годы знали как художника и не подозревали, что он и его жена Елена Ивановна имели самое непосредственное отношение к новой системе познания, которая содержала в себе идеи, в свое время высказанные Вернадским. Но ни Вернадский, ни те, кто стоял рядом с ним, ни другие выдающиеся ученые, провозвестники нового космического мироощущения, об этом не знали. Железный занавес и внутренние запреты прочно стояли на пути проникновения нежелательной информации. Как в области культуры пытались уничтожить духовное наследие Серебряного века, так и в науке происходило то же самое. Минимум на целый век было задержано развитие новой системы познания.

​

При исследовании процессов, происходящих в области взаимодействия научного и вненаучного способов познания, можно прийти к заключению, что большинство открытий, совершенных наукой и изменивших наше представление о человеке и Мироздании, сделано на основе вненаучных озарений и идей. Сближение научного и вненаучного методов есть действительная революция, еще один существенный шаг в познании Мироздания, без которого было бы невозможным дальнейшее развитие и науки, и самой новой системы познания.

В 20–30-е годы прошлого столетия вышла серия книг, в которых в различных аспектах освещались проблемы космической эволюции. Книги имели не совсем обычные названия — «Зов», «Озарение», «Община», «Агни Йога», «Беспредельность», «Иерархия», «Сердце», «Аум», «Мир Огненный», «Братство». Столь же необычным был и стиль их изложения, напоминавший спираль, по которой как бы поднималось сознание читателя. Книги были подготовлены к печати и изданы Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной Рерихами и имели общее название — Живая Этика. В них повествовалось о космической эволюции человечества, ее особенностях, причинах и роли человека в ее сложнейших процессах. На первых же читателей книги произвели необычайное впечатление своей смелостью и новыми подходами к проблемам, решение которых казалось уже раз и навсегда достигнутым и канонизированным. Некоторые даже полагали, что они читают научно-фантастические произведения, которые в те годы стали появляться в большом количестве на мировом книжном рынке. Трудно было поверить в то, что Мироздание представляет собой грандиозную энергетическую систему, в которой происходит интенсивный энергоинформационный обмен между составляющими ее структурами материи различных состояний и измерений. Человек является сам подобной структурой. Живая Этика сообщала о Великих законах Космоса, о которых еще не знала наука. И лишь немногие, а точнее единицы, ознакомившись с книгами Живой Этики, осознали, что перед ними — изложение новой системы мышления, космического мироощущения, а упомянутые анонимными Авторами Живой Этики Великие космические законы составляют гносеологический каркас этой удивительной философии, в которой отражена космическая реальность.

​

Источник: https://lib.icr.su/node/817