top of page

  10

   ВЕСТНИК КУЛЬТУРЫ 43

ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЦА

Можно открыть

Николай Марянин

 

ПАУЛЬ ФЛЕМИНГ

«А Волга впереди пусть нам готовит путь…»

                                                                                                                                             

17 веке в Западной Европе самой известной книгой о России было "Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно”. Её автор – немецкий учёный и путешественник Адам Эльшлегер, которого русские называли Олеарием. Книга затрагивала множество явлений природы, общественной жизни, идеологии, быта и нравов тогдашней России. Адам Олеарий дважды проплывал по Волге мимо древнего Булгара вместе со знаменитым немецким поэтом Паулем Флемингом, который воспел наш край в одном из своих сонетов…

В Персию через Россию

 

Предприимчивые немцы тогда уже понимали, что Россия – это огромный рынок для их товаров. Первое посольство в Москву для сбора сведений об условиях торговли состоялось в 1633-35 годах. А в 1636-ом решено было отправить экспедицию через Россию в Персию. В обоих посольствах участвовал знаменитый немецкий ученый-энциклопедист Адам Олеарий. Благодаря исключительным способностям и прилежанию, он сумел закончить один из лучших в Германии Лейпцигский университет и получить учёные степени. Блестящие отзывы о его научных заслугах повлияли на включение Адама Олеария в посольство шлезвиг-голштинского герцога Фридриха III. Возглавил его посол Отто Брюггеман. Посольство состояло из более 90 человек, в его состав также вошли известный врач и художник Гартман Граманн и знаменитый поэт Германии, представитель немецкого барокко Пауль Флеминг. Адам Олеарий исполнял обязанности советника посла и секретаря.

 

Для экспедиции в Персию на верфях Нижнего Новгорода был построен специальный парусный корабль, на котором летом 1636 года немецкое посольство и отправилось вниз по Волге. На буксире за кораблём шла специальная баржа с провизией. В Казань приплыли 13 августа и послали местному воеводе подарок – большой перстень с рубином. Здесь же к посольству присоединился специально приехавший из Астрахани лоцман, якобы знавший на Волге все мели.

 

Отплыли из Казани 15 августа, но Олеарий чуть не отстал от корабля, увлёкшись прогулками по городу, о нём просто забыли. Секретарь посольства долго гнался за кораблём по берегу на конной подводе, пока парусник не остановился на ночлег. На следующий день путешественники миновали Ключищи, а затем, несмотря на опытного лоцмана, несколько раз натыкались на мели и даже потеряли малый якорь. Особенно крепко сели на Теньковскую мель, корабль перетаскивали через неё в течение нескольких часов.

 

Сонет о Каме

К вечеру 17 августа судно немецкого посольства подошло к устью Камы. Открывшийся величественный вид слияния двух рек, пустынное левобережье, за которым простиралось дикое поле, рассказы проводника о бытующих здесь мифах и грозных разбойниках пробудили в душе Пауля Флеминга вдохновение. И он, размышляя о судьбе экспедиции и глядя на уходящую от Камы вдаль Волгу, написал свой очередной сонет:

 

«Царицы дикие пустынных пермских вод, / Плывите, нимфы, к нам, не замедляясь боле… / У волжских берегов ваш взор, на дикой воле, / Голштиньи первенца и гордость обретёт: / Корабль наш здесь стоит. По всей Руси идёт / Лишь разговор о нём и нашей славной доле. / Голштинцам удалось безвестное дотоле, / Что в вечности скрижаль их имя занесёт. / Пусть бурых вод своих нам Кам-отец нальёт / Ковшами полными, чтоб сосен наших ход / Замедлить не могли ни суши здесь, ни мели, / А Волга впереди пусть нам готовит путь, / Чтоб от опасностей могли мы отдохнуть / И смерть и грабежи нам угрожать не смели».

 

Олеарий меж тем записал в дневнике о Каме: «Она течет с северо-востока, как говорят, беря начало в области Пермь, и впадает с левой стороны в Волгу. Это широкая река, почти такая же, как Везер в Германии, и вода в ней бурая». Однако, в сравнении автор ошибся – на самом деле река Везер в несколько раз короче Камы. Упомянул Олеарий также о двух островах в устье, наибольший из которых назывался Соколом. Остров этот значился на старых волжских картах вплоть до затопления.

 

«Напротив, на суше, была красивая деревня Поганщина, и в трёх верстах за ней другая – Каратаи. Затем в 10 верстах от Камы следовала Киреевская, у которой мы устроили привал на ночь»,  – продолжает свою запись Адам Олеарий. Все перечисленные селения находились на правом берегу Волги. Однако на карте, которая была составлена по итогам путешествия, остров Сокол и деревня Каратаи отмечены на нашем, левом берегу. Такую путаницу можно обнаружить и в других местах: к примеру, Симбирская гора и остатки города на ней, разрушенного Тамерланом, тоже изображены на карте на левом берегу Волги. Видимо, специалист, составлявший позже карту, несколько запутался в записях Олеария, который отмечал населённые пункты и по пути в Персию, и обратно.

 

На самом деле Олеарий не мог ничего увидеть на нашем берегу. Существовавшие тогда Троицкий монастырь с храмом Святой Троицы на Чертыковском острове, село Чертык в устье Бездны и развалины древнего Булгара не были видны с Волги (их загораживали поросшие лесом острова). Территория номинально относилась к Казанскому уезду, но была очень мало заселена и подвергалась регулярным набегам кочевников. Только 20 лет спустя, после того как в 1656 году возвели Закамскую засечную черту, сюда хлынули толпы переселенцев.

 

На следующий день Олеарий оставил в дневнике запись о нашем крае: «18-го мы шли на парусах весьма свежо вперёд, и к полудню с левой стороны снова встретили реку – Чертык. Она начинается в немногих сушей верстах от Камы, в качестве особого рукава, и здесь в 30 верстах за Камой впадает в Волгу». На карте Чертык изображён именно как река, а не рукав Волги. И даже приток к ней пририсован – видимо, имелась в виду река Бездна, о которой мог рассказать проводник. Возможно, Олеарий просто не совсем точно выразился в дневнике (нужно было уточнить, что Чертык «начинается в немногих сушей верстах» не от Камы, а от устья Камы), а картограф позже нарисовал так, как написано.

 

Страсти у Пролей-Каши

 

Далее путешественники встретили город Тетюши: «… в 120 верстах от Казани, справа, высоко на горе и по склону её; он состоит из разбросанных домов и церквей, весь построен из дерева и, вместо стены, окружён частоколом. Начиная от этого места и вплоть до конца Волги уже не видно ни одной деревни», – пишет Олеарий. А чуть дальше за Тетюшами подплыли к острову Пролей-Каша (он располагался напротив Полянского городка и сейчас затоплен). Олеарий так объясняет название острова: «…здесь несколько слуг, как говорят, убили своего господина и засыпали его труп крупой». Полянский городок, находившийся на месте современного села Полянки, к тому времени уже существовал несколько десятилетий, со времён строительства Тетюшской засечной черты, но из-за набегов кочевников большей частью пустовал. Да и его просто не было видно от острова из-за поросшей перелесками поймы Волги, поэтому он и не появился в записях и на карте.

 

Сразу за Пролей-Кашей путешественники увидели восемь плывущих навстречу лодок. Это был терский воевода со своими стрельцами, возвращавшийся в Москву с Северного Кавказа после трёхлетнего управления областью. Олеарий пишет: «Так как неизвестно было, что это за народ, и можно ли им доверять, то им крикнули, чтобы они не подходили слишком близко, иначе в них будут стрелять». Подплывшие стрельцы предупредили, что на Волге и Каспийском море в разных местах находится около трёх тысяч казаков и разбойников, которые подстерегают суда и грабят их. А недалеко отсюда они видели 70 человек верхом на конях, которые вели разведку на берегу. «Мы для салюта выстрелили из большого орудия, – сообщает в записках Олеарий, – и, поехав дальше, прибыли к реке Утке, в 26 верстах от Тетюш, текущей от города Булгара».

 

Это, видимо, тоже записано со слов проводника. На самом деле Утка начиналась от древнего города Сувара, доходила до Полянского городка, затем текла по волжской пойме и впадала в реку Майну. К ней-то и прибыло посольство, спутавшее Майну с Уткой. На карте Олеария река Утка тоже обозначена как приток Волги, но город Булгар на неё не нанесён.

 

Тетюшские рыбаки

 

В записках Адам Олеарий рассказал также, как рано утром к ним на судно пришли несколько рыбаков из Тетюш, ловивших рыбу в этих местах. Они предложили иностранцам 65 больших и жирных лещей на продажу, попросив за них 50 копеек или 1 рейхсталер. Один из этих рыбаков удивил путешественников своей добросовестностью – не захотел брать переданные ему по ошибке лишние 5 копеек, пока его несколько раз об этом не попросили.

Записал он и способ рыбной ловли, используемый тетюшскими рыбаками: «Они опускают в воду, на дно, длинную верёвку с большим камнем и привязывают верхний конец её к нескольким связанным вместе толстым деревяшкам, лежащим на воде; к деревяшкам прикрепляют удочки, нацепив на них довольно большие рыбы. Так ловятся большие белуги длиной в 4, 5 и 6 локтей; мясо их очень белое, сладкое и вкусное». Олеарий отметил, что на обратном пути они купили у рыбаков белугу за один рубль, и не только сразу накормили всех, кто был на корабле, но ещё и засолили целую бочку.

 

Также Олеарий сообщил, что русские, плавающие по своим делам по Волге, обычно привязывают к лодке на тонком канате удочку, к которой прикреплена железная, покрытая толстым слоем олова пластинка в форме рыбы, длиной с ладонь, а то и короче (видимо, тогда блесной её ещё не называли). «Когда удочка эта тащится по воде, – подчёркивает он, – то, ввиду ширины своей, пластинка по временам поворачивается и бывает похожа на играющую рыбу; на такую удочку удаётся им за время поездки наловить больше, чем они могут съесть, так как Волга очень богата всякого рода рыбами».


Страна чести?

 

С приключениями и трудностями немецкое посольство всё же добралось до Персии, где прогостило целых два года. В обратный путь отправились осенью 1638 года. Олеарий в дневнике был уже немногословен: «6-го ноября мы прошли мимо большой реки Камы и 8-го вечером, при большом холоде, зашли в казанскую речку». Начался ледостав, и путешественники вынуждены были остановиться в Казани. Лишь 13 декабря, когда установился снежный покров, немецкое посольство на 60 санях отправилось в Нижний Новгород, а затем в Москву.

 

В итоге немцам не удалось достичь своей цели и наладить торговые отношения с Персией. Путь по Волге оказался чрезвычайно опасным, тяжёлым и затратным. Посол Брюггеман, к тому же, своевольно распоряжался имуществом экспедиции, и по обвинению Олеария в злоупотреблениях был в 1640 году казнён. А описание этого путешествия было опубликовано в Германии в 1647 году и быстро завоевало популярность в Европе. Олеарий сопроводил книгу картами, топографическими схемами, рисунками и целыми картинами – он рисовал сам и нанял к тому же нескольких художников. Всё это способствовало усвоению и пониманию текста. Самодовольным европейцам интересно было в таких подробностях узнать о «дикой России».

 

Надо отдать должное и Паулю Флемингу, стихи которого сопровождают записки Олеария. Он пропитался уважением и к рускому народу, и к России, закончив своё поэтическое повествование обращённым к европейцам риторическим вопросом, на который Запад до сих пор не может найти ответа: «Так, значит, здесь сошла ты в наше поколенье, / Святая простота, святое украшенье, / Ушедшее от нас? / Так, значит, вот страна, / Что честью, правдою и до сих пор полна?»

 

Николай Марянин,

поэт и краевед.

Пауль Флеминг: стихи о России

Первые стихи о Москве в мировой литературе принадлежат, как ни странно, перу иноземца - барочного немецкого поэта Пауля Флеминга (1609-1640). В августе 1634 года он в качестве врача голштинского посольства прибыл в Москву. Голштинцы просили разрешить проезд через территорию Русского государства для торговли с Персией. Договор сулил русским хорошую прибыль, немцев приняли очень радушно, и дело было улажено. В Московии к этому времени восстановлено относительное спокойствие, недавно заключён мирный договор с Речью Посполитой, активно развивается внешняя торговля. Для немцев, чья страна переживала, может быть, самое страшное время во всей своей прошлой и будущей истории, - Тридцатилетнюю войну, наша страна должна была представляться просто мирным раем.

Замечательный переводчик немецких поэтов XVII века Лев Гинзбург писал: "Он увидел ширь: жил в Ревеле, в Новгороде, в Москве, в Нижнем, в Астрахани, узнал русский быт; проникся приязнью к русским, к эстонцам, мордвинам, татарам, ногайцам, черкесам, лезгинам. Он написал несколько сонетов, посвященных Москве, желал ей нетронутого войной голубого неба, тишины. Вместе с ученым и путешественником Адамом Олеарием он плыл на корабле "Фридрих" вниз по Волге, к Каспию, писал, что своим стихом когда-нибудь еще заставит Рейн услышать мелодию волн Волги".

Немцы пробыли в Москве четыре месяца, потом снова вернулись через год, чтобы плыть в Персию. "Орфей немецких аргонавтов", Флеминг около двух лет проведёт в Персии, а по возвращении в Европу умрёт на 32-м году жизни от воспаления лёгких. Торговля с персами, увы, не принесла нашим зарубежным партнёрам прибылей, а для нас, может быть, самой большой прибылью от совершившейся сделки стали не пошлины, а "русские" стихи Флеминга.

Пауль Флеминг

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ

 

Во времени живя, мы времени не знаем.
Тем самым мы себя самих не понимаем.
В какое время мы, однако, родились?
Какое время нам прикажет: «Удались!»
А как нам распознать, что наше время значит
И что за будущее наше время прячет?
Весьма различны времена по временам:
То нечто, то ничто — они подобны нам.
Изжив себя вконец, рождает время время.
Так продолжается и человечье племя.
Но время времени нам кажется длинней
Коротким временем нам отведенных дней.
Подчас о времени мы рассуждаем с вами.
Но время это — мы! Никто — иной. Мы сами!
Знай: время без времен когда-нибудь придет
И нас из времени насильно уведет,
И мы, самих себя сваливши с плеч, как бремя,
Предстанем перед тем, над кем не властно время.

К САМОМУ СЕБЕ

Будь тверд без черствости, приветлив без жеманства,
Встань выше зависти, довольствуйся собой!
От счастья не беги и не считай бедой
Коварство времени и сумрачность пространства.

Ни радость, ни печаль не знают постоянства:
Чередованье их предрешено судьбой.
Не сожалей о том, что сделано тобой,
А исполняй свой долг, чураясь окаянства.

Что славить? Что хулить? И счастье и несчастье
Лежат в тебе самом!.. Свои поступки взвесь!
Стремясь вперед, взгляни, куда ты шел поднесь.
Тому лишь, кто, презрев губительную спесь,

У самого себя находится во власти
Подвластна будет жизнь, мир покорится весь!

 

ЗАЧЕМ Я ОДЕРЖИМ…

Зачем я одержим духовным этим гладом,
Пытаясь в суть вещей проникнуть алчным взглядом
Зачем стремлением мой ум воспламенён
Прозреть событий связь и сложный ход времён?
Когда б постиг я все искусства и науки
Всё золото земли когда б далось мне в руки,
Когда бы я – поэт – в отечестве моём
Некоронованным считался королём,
Когда б (чего ни с кем доселе не бывало)
Не дух, а плоть мою бессмертье ожидало,
И страха смертного я сбросил бы ярем, -
Могли бы вы сказать: «Он обладает ВСЕМ!»
Но что такое «всё» среди земной печали?
Тень призрака. Конец, таящийся в начале.
Шар, полный пустоты. Жизнь, данная нам зря.
Звук отзвука. НИЧТО, короче говоря.

ОЗАРЕНИЕ

Я жив. Но жив не я. Нет, я в себе таю
Того, кто дал мне жизнь в обмен на смерть мою.
Мертвец, я отдал смерть, присвоив жизнь живого.
Теперь ролями с ним меняемся мы снова.
Моей он смертью жив. Я отмираю в нем.
Плоть — склеп моей души —

ветшает с каждым днем.
Обманчив жизни блеск. Кто к смерти не стремится,
Тому под бременем скорбей не распрямиться!
Страшитесь, смертные, дух променять на плоть!
От искушения избавь меня, господь!
Постиг всем существом я высшую идею:
Все то, чего лишен, и все, чем я владею,
И смерть моя, и жизнь со смертью наравне,
Смысл и бессмыслица содержатся во мне!
Какое же принять мне следует решенье?
Я смею лишь желать. Тебе дано свершенье.
Освободив мой ум от суетной тщеты,
Возьми меня всего. И мне предайся ты!

 

ВЕРНОЕ СЕРДЦЕ

Что ценней любого клада
Нам на жизненном пути?
Величайшая услада
Сердце верное найти,
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам.
Жизнь предаст, судьба обманет,
Счастье может изменить.
Сердце верное воспрянет,
Чтоб тебя оборонить.
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам.
Для него твоя удача -
Всех отраднее удач.Загорюешь, горько плача,
И его услышишь плач.
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам.
Деньги тают, гаснет слава,
Дни уносятся гурьбой,
Старость мерзкая трухлява -
Сердце верное с тобой.
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам.
И свиданье и разлуку -
Все оно перенесет.
Загрустишь - развеет скуку,
А отчаешься - спасет.
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам.
Пусть в одно сольются сердце
В добрый час сердца, двоих,
Пусть открыта будет дверца
И для третьего у них.
С сердцем близким, с сердцем милым
Все на свете нам по силам!

КАК БЫ ОН ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ЕГО ЦЕЛОВАЛИ

Целомудренно-чиста,
Поцелуй меня в уста.
Робко, но не слишком вяло -
Чтоб до сердца доставало.
Наслаждения порой
Детской кажутся игрой,
Если дочери Венеры
Не имеют чувства меры.
Не кусай меня, не жги.
Страсть сперва прибереги.
Округли сначала губки
В виде дружеской уступки.
Покуражься, а потом
Обхвати горящим ртом
Рот, подставленный влюбленным,
До предела распаленным.
Лишь простушка да простак

Льнут друг к другу просто так
Вызывает трепет в теле
Самый путь к заветной цели,
С ходу или не спеша, -
Делай, как велит душа...
Ну, а что зовется раем,
Только мы с тобою знаем!


ПОХВАЛЬБА ПЕХОТИНЦА


Я воин, я солдат, мой бранный дух велик.
Я не страшусь огня, я лезу напрямик.
Сыздетства я питал безмерную охоту
К геройским подвигам и вот - попал в пехоту.
Да, да! Не каждому предписано судьбой
Считаться воином!.. Кто обожает бой,
Кто шествует в строю, расправив гордо плечи,
Под ураганный вой взбесившейся картечи,
Кто доблестью своей врага бросает в дрожь,
Кто - баловень побед, тот на меня похож!
И если вражья рать повержена и смята
Могучим натиском бесстрашного солдата,
То знайте, это - я, сын войска своего!
Наш клич: 'Один за всех и все за одного!'
Солдаты мужеством друг друга заражают.
Одни ведут стрельбу, другие заряжают.
Пускай презренный враг нас превзошел числом,
Мы во сто крат сильней военным ремеслом.
Мы выучкой сильны. Пусть к нашему редуту
Противник сунется, - мы с ним поступим круто:
Раздавим, разметем! Готов любой солдат
Скорее умереть, чем отойти назад.
Нет в мире ничего отрадней этой доли:
Достойно умереть в бою, по доброй воле.
А коль тебя убьют при этом наповал,
Ты, значит, вообще мучений миновал...
Что ж! С пулею в груди, я с честью мир покину,
Как мне велит мой долг. Но осмотрите спину -
Вы раны ни одной не сыщете на ней!..
Когда же, побросав оружье и коней,
Противник побежит с оставленных позиций,
Геройская душа взовьется вольной птицей.

Тогда гуляй и пей, приятель дорогой!
Карманы набивай добычей даровой!
Смотри, как воинство отважно атакует
Спасенных жителей! Отечество ликует:
Освободили мы любезных земляков
Сначала от врага, затем от кошельков.
На то ведь и война. Не трогает солдата
Вопрос: кому служить? Была б повыше плата!


НОВОГОДНЯЯ ОДА 1633


Край мой! Взгляд куда ни кинь
Ты пустыннее пустынь.
Милый Мейсен! Зобный рок
На позор тебя обрек.
Жмут нас полчища врага.
Затопили берега
Реки, вспухшие от слез.
Кто нам пагубу принес?
Наши села сожжены,
Наши рати сражены,
Наши души гложет страх,
Города разбиты в прах.
Если хлеба кто припас,
То давно проел припас.
Голод пир справляет свой
В опустевшей кладовой.
Так зачем и почему
Сеют войны и чуму?
Слушай, вражеская рать!
Может, хватит враждовать?
Жить в согласье - не зазор,
А война - для всех разор.
Разве стольких страшных бед
Стоят несколько побед?
Марс, опомнись! Не кичись!
Милосердью научись
И скажи: 'На что мне меч?
Тьфу! Игра не стоит свеч!
Каску грозную свою
Певчим птахам отдаю,
Чтоб в канун весенних дней

Птицы гнезда вили в ней.
А кольчуги и клинки
Вам сгодятся, мужики!
Из клинков да из кольчуг
Будет лемех вам и плуг'.
Не хотим военных свар!
Мир - вот неба высший дар!
Прочь войну, чуму, беду
В наступающем году!

 

ВЕЛИКОМУ ГОРОДУ МОСКВЕ,

В ДЕНЬ РАССТАВАНИЯ

Краса своей земли, Голштинии родня,
Ты дружбой истинной, в порыве богоравном,
Заказанный иным властителям державным,
Нам открываешь путь в страну истоков дня.
Свою любовь к тебе, что пламенней огня,
Мы на восток несем, горды согласьем славным,
А воротясь домой, поведаем о главном:
Союз наш заключен! Он прочен, как броня!
Так пусть во все века сияет над тобою
Войной не тронутое небо голубое,
Пусть никогда твой край не ведает невзгод!
Прими пока сонет в залог того, что снова,
На родину придя, найду достойней слово,
Чтоб услыхал мой Рейн напевы волжских вод'


НА СЛИЯНИЕ ВОЛГИ И КАМЫ,

В ДВАДЦАТИ ВЕРСТАХ ОТ САМАРЫ


Приблизьтесь к нам скорей! Причин для страха нет!
О нимфы пермские, о гордые княгини,
Пустынных сих брегов угрюмые богини.
Здесь тень да тишина. И солнца робок свет,
Вступите на корабль, дабы принять привет
От нас, кто на устах у всей России ныне,
Голштинии сыны, мы здесь - не на чужбине:
Незыблем наш союз и до скончанья лет!
О Кама, бурых вод своих не пожалей!
Ковшами черпай их и в Волгу перелей,
Чтоб нас песчаные не задержали мели.
И Волга, обновись, свои да ускорит бег,
Призвавши благодать на тот и этот брег,
Чтоб глад, и мор, и смерть их ввек терзать не смели.

ЭПИТАФИЯ ГОСПОДИНА ПАУЛЯ ФЛЕМИНГА, Д-РА МЕД., КОЮ ОН СОЧИНИЛ САМ В ГАМБУРГЕ МАРТА 28 ДНЯ ЛЕТА 1640 НА СМЕРТНОМ ОДРЕ, ЗА ТРИ ДНЯ ДО СВОЕЙ БЛАЖЕННОЙ КОНЧИНЫ


Я процветал в трудах, в искусствах и в бою,
Избранник счастия, горд именитым родом,
Ничем не обделен - ни славой, ни доходом.
Я знал, что звонче всех в Германии пою.
Влекомый к странствиям, блуждал в чужом краю.
Беспечен, молод был, любим своим народом...
Пусть рухнет целый мир под нашим небосводом,
Судьба оставит песнь немецкую мою!

Прощайте вы, господь, отец, подруга, братья!
Спокойной ночи! Я готов в могилу лечь.
Коль смертный час настал, то смерти не перечь.
Она зовет, себя готов отдать я.

М. Д. Загорская

ПОЭЗИЯ ПАУЛЯ ФЛЕМИНГА

 

Белорусский государственный университет, г. Минск;

mzagorskaa28@gmail.com;

 

Пауль Флеминг – один из наиболее выдающихся немецких поэтов XVII века, в творчестве которого ярко репрезентировано барокко – и в плане мироощущения, и в плане поэтики и стилистики. П. Флеминг – прежде всего поэт-философ, в центре усилий которого кардинальные проблемы, поставленные его эпохой: проблема vanitas mundi – бренности мира, его трагизма, еще более усиленного ужасами Тридцатилетней войны, осмысление места и предназначения человека в этом мире, его ответственности перед собой, временем и Богом.

 

Барокко закономерно стало главным художественным направлением в немецкой литературе XVII в. Именно трагизм немецкой жизни, что

породила война, дает возможность ярче зазвучать мотивам барокко о бренности, хрупкости и ничтожности человеческой жизни. Также XVII в. отличается повышенным вниманием к Библии и библейским текстам, а в особенности к Книге Экклесиаста. Эта книга, с ее мотивами бренности бытия и абсурдности жизни, становится одним из базовых текстов для поэзии барокко, точнее – архетекстом, смысло - и текстопорождающим текстом, прежде всего потому, что в центре этой библейской поэмы – абсурдность, бренность бытия и поиски вопреки этому смысла жизни (см. подробнее [4]). Белорусская исследовательница Г. В. Синило отмечает: «Несомненно, ведущим мировоззренческим принципом барокко и одновременно его генеральной темой является vanitas mundi (“бренность мира”) – видение мира в бесконечной изменчивости, текучести, постоянном непостоянстве» [3].

Познание универсальных категорий бытия, ощущение непосредственной причастности глобальному времени составляют характерные черты внутреннего мира личности писателя XVII в., что ярко и неповторимо отражает творчество немецких авторов и главным образом творчество Пауля Флеминга.

 

Многогранная личность П. Флеминга – натуралиста, ученого- путешественника, магистра искусств и доктора медицины, была ярким и убедительным примером мужества и оптимизма. В его лирике важное место занимает неостоицизм – философия, которая исходит из того, что мир дисгармоничен и полон зла, но одновременно утверждает способность человека противостоять злу, сохраняя верность самому себе и Богу. Основное правило достойной жизни состоит в том, что человек не должен уступать страстям, но должен подчиняться Богу. Хотя у человека есть свобода воли, все, что происходит, находится под контролем Бога и, наконец, имеет тенденцию к добру. Человек, который соблюдает это правило, свободен, потому что его не побеждают инстинкты. Он спокоен еще и потому, что все материальные удовольствия и страдания для него неважны.

 

В неостоицизме мы замечаем сильное вторжение религиозного чувства, которое иначе расставляет духовные акценты старой Стои. В сочинениях новых стоиков мы находим целую серию параллельных Библии (а в сущности, почерпнутых из нее) идей, как, например, родство всех человеческих душ в Боге, универсальное братство, необходимость снисхождения к человеку, любовь к ближнему и даже любовь к врагам и ко всем, кто творит зло.

Эти идеи неостоической философии нашли отражение в сонете П.Флеминга «An sich» («К себе»):

 

Sei dennoch unverzagt! Gib dennoch unverloren!

Weich keinem Glücke nicht, steh höher als der Neid,

vergnüge dich an dir und acht es für kein Leid,

hat sich gleich wider dich Glück, Ort und Zeit verschworen.

Was dich betrübt und labt, halt alles für erkoren;

nimm dein Verhängnis an. Laß alles unbereut.

Tu, was getan muß sein, und eh man dir′s gebeut.

Was du noch hoffen kannst, das wird noch stets geboren.

Was klagt, was lobt man noch? Sein Unglück und sein Glücke

ist ihm ein jeder selbst. Schau alle Sachen an:

dies alles ist in dir. Laß deinen eitlen Wahn,

und eh du fürder gehst, so geh in dich zurücke.

Wer sein selbst Meister ist und sich beherrschen kann,

dem ist die weite Welt und alles untertan [5].

 

‘Тем не менее будь непоколебим! Не дай себя потерять! / Не отказывайся от счастья, будь выше зависти, / довольствуйся самим собой и будь осторожен, не считай бедой то, / что счастье, место и время сговорились против тебя. // То, что тебя огорчает и услаждает, считай, что все выбрано; / прими свое прошлое. Оставь все без раскаяния [Не сожалей ни о чем]. / Делай то, что должно быть сделано, и раньше, чем тебе приказывают. / На что ты еще можешь надеяться, так это на то, что все свершиться. // На что жалуешься, что еще хвалишь? Несчастье и счастье каждого / в нем самом. Посмотри на все вещи: / все это внутри тебя. Оставь свое тщеславное увлечение, // и всякий раз, когда ты идешь за ним, возвращайся в себя. / Тот, кто сам себе хозяин и может владеть собой, / тому подвластен обширный мир и все’ (здесь и далее подстрочный перевод наш. – М. З.).

 

Будь тверд без черствости, приветлив без жеманства,

Встань выше зависти, довольствуйся собой!

От счастья не беги и не считай бедой

Коварство времени и сумрачность пространства.

 

Ни радость, ни печаль не знают постоянства:

Чередованье их предрешено судьбой.

Не сожалей о том, что сделано тобой,

А исполняй свой долг, чураясь окаянства.

 

Что славить? Что хулить? И счастье и несчастье

Лежат в тебе самом!..

Свои поступки взвесь!

Стремясь вперед, взгляни, куда ты шел поднесь.

 

Тому лишь, кто, презрев губительную спесь,

У самого себя находится во власти,

Подвластна будет жизнь, мир покорится весь!

 

                                 (Перевод Л. Гинзбурга) [2, с. 209]

 

Охваченный жаждой глубокого познания мира и всесторонней личной самореализации, Флеминг в сонете призывает своих современников проявлять стойкость в любых самых неблагоприятных и даже безнадежных обстоятельствах: «Sei dennoch unverzagt. Gib dennoch unverloren!... / und acht es für kein Leid, / hat sich gleich wider dich Glück, Ort und Zeit verschworen» (‘Тем не менее будь непоколебим! Не дай себя потерять! / не считай бедой то, / что счастье, место и время сговорились против тебя’).

 

Поэт учит читателя принимать жизнь такой, как она есть: «Was dich betrübt und labt, halt alles für erkoren» (‘То, что тебя огорчает и услаждает, считай, что все выбрано’). Автор словно творит жизнь и судьбу, он советует никогда ни о чем не жалеть и не каяться: «Laß alles unbereut (‘Оставь все без раскаяния [Не сожалей ни о чем]’), не поддаваться зависти: «Steh höher als der Neid» (‘будь выше зависти’).

 

Поэт выражает уверенность в том, что каждый человек сам выступает творцом собственной судьбы: «Sein Unglück und sein Glücke / Ist ihm ein jeder selbst» (‘Несчастье и счастье каждого / в нем самом’). Флеминг настаивает на необходимости искать и находить источник добродетели внутри себя, углубляясь в свой внутренний мир. Такое настроение показательно для эпох, которые находились под угрозой разрушительных кризисных социально-исторических событий.

 

Сонет «К себе», само название которого отсылает к одноименному трактату знаменитого римского стоика Марка Аврелия, очень показателен для эпохи неостоицизма, главная идея которого состоит в том, чтобы сохранить свое «Я», быть верным самому себе. Название сонета несет в себе сверхпонимаемые назидательно-пророческие ценности, характерные для барокко: «К себе» – здесь значит к каждому.

 

За три дня до своей смерти Флеминг сам сочинил свою эпитафию – сонет «Herrn Pauli Flemingi der Med. Doct. Grabschrift…» («Господина Пауля Флеминга, доктора медицины, надгробная надпись…»), в котором неостоическая тема мужественного страдания переплетается с горделивым мотивом горацианского «Памятника». Никто другой не смог бы это сделать лучше, чем сам Пауль Флеминг. В сонете поэт писал, что был готов покинуть этот мир с чувством исполненного долга: «…ich, sag’ euch gute Nacht und trete willig ab» [5] (‘…пожелаю вам спокойной ночи и с радостью уйду в могилу’). Он утверждал, что даже когда он уйдет из жизни, вся Германия будет его слышать, он будет жить, пока будет звучать его поэзия: «Man wird mich nennen hören, / bis daß die letzte Glut diß Alles wird verstören» [5] (‘Меня буду слышать / до тех пор, пока все не разрушит последний пожар’).

 

Особенно показательна в сонете последняя строка:

«An mir ist minder

Nichts, das lebet, als mein Leben» [5]. 

(‘Во мне нет ничего живого, кроме моей жизни’). Возможно, именно этой фразой Флеминг и говорит читателю, что он умер, но он все еще жив в этих самых строках. Его поэзия – его жизнь.

 

«Эпитафия» – подведение итога жизни поэта. Он сделал то, что ему суждено было сделать: писал, путешествовал. Он готов уйти и, если время пришло, ему перечить нельзя. Как уже упоминалось, тема времени и вечности, соединяющихся в безвременье, – одна из центральных тем немецкой поэзии барокко. Барочное осмысление пространства и времени отличается динамизмом. Один из символов эпохи – Бог как Вечный Часовщик, который творит, заводит и регулирует Универсум.

 

В стихотворении «Gedanken über der Zeit» («Размышление о времени») Флеминг дает особенно глубокое осмысление философской проблемы времени, которая неоднократно звучит в его поэзии:

 

Ihr lebet in der Zeit und kennt doch keine Zeit;

so wißt, ihr Menschen, nicht von und in was ihr seid.

Diß wißt ihr, daß ihr seid in einer Zeit geboren

und daß ihr werdet auch in einer Zeit verloren.

Was aber war die Zeit, die euch in sich gebracht?

Und was wird diese sein, die euch zu nichts mehr macht?

Die Zeit ist was und nichts, der Mensch in gleichem Falle,

doch was dasselbe was und nichts sei, zweifeln alle.

Die Zeit, die stirbt in sich und zeugt sich auch aus sich.

 

Diß kömmt aus mir und dir, von dem du bist und ich.

Der Mensch ist in der Zeit; sie ist in ihm ingleichen,

doch aber muß der Mensch, wenn sie noch bleibet, weichen.

Die Zeit ist, was ihr seid, und ihr seid, was die Zeit,

nur daß ihr wenger noch, als was die Zeit ist, seid.

Ach daß doch jene Zeit, die ohne Zeit ist, käme

und uns aus dieser Zeit in ihre Zeiten nähme,

und aus uns selbsten uns, daß wir gleich könten sein,

wie der itzt jener Zeit, die keine Zeit geht ein! [4].

 

‘Вы живете во времени и не знаете времени; / итак, вы, люди, не знаете о себе и о том, что с вами будет. / Вы знаете, что вы родились во времени / и что вы также будете потеряны во времени. / Но какое время вас в себе принесло? / И чем будет то, что сделает вас больше ничем? / Время – это нечто и ничто, человек в равной ловушке, / но все сомневаются, что это одно и то же и ничего. / Время, которое умирает само по себе и тоже рождается само из себя. / Это исходит от меня и от вас, от которых вы и я. / Человек находится во времени; одновременно оно – в нем, / но если оно остается, человек должен уступить [отступить, подчиниться]. / Время – это то, что вы есть, а вы есть то, что время, / только не становитесь меньше, чем ваше время. / О, если бы время, которое без времени, пришло / и унесло бы нас из этого времени в свое время / и из нас самих, чтобы мы могли быть такими же, / как настоящее того времени, у которого нет времени!’

 

Во времени живя, мы времени не знаем.

Тем самым мы себя самих не понимаем.

В какое время мы, однако, родились?

Какое время нам прикажет: "Удались!"

 

А как нам распознать, что наше время значит

И что за будущее наше время прячет?

Весьма различны времена по временам:

То нечто, то ничто – они подобны нам.

 

Изжив себя вконец, рождает время время.

Так продолжается и человечье племя.

Но время времени нам кажется длинней

Коротким временем нам отведенных дней.

 

Подчас о времени мы рассуждаем с вами.

Но время это - мы! Никто - иной. Мы сами!

Знай: время без времен когда-нибудь придет

И нас из времени насильно уведет,

И мы, самих себя сваливши с плеч, как бремя,

Предстанем перед тем, над кем не властно время.

 

                         (Перевод Л. Гинзбурга) [2, с. 209]

 

Стихотворение является своего рода философским трактатом. Г. В. Синило пишет: «Размышляя о времени, поэт справедливо говорит, что это одна из самых больших загадок для человека, в равной степени как и „время без времени“ – вечность. Человеку дано знать о ней и стремиться к ней, но живет он во времени, которое к тому же необратимо. Оно неумолимо влечет человека к уходу из времени, и порой он не успевает даже понять, для чего же пришел на землю. Время – нечто неуловимое,

неощутимое, и вместе с тем оно определяет все» [3].

 

Размышляя, поэт пишет, что люди не знают ничего о времени и ничего не знают о себе, о своем будущем. Здесь важно заметить, что поэт

уподобляет людей времени: «Die Zeit ist, was ihr seid, und ihr seid, was die Zeit» (‘Время – это то, что вы есть, а вы есть то, что время’). Человек, отставивший след во времени, и есть время. В стихотворении само понятие «время» переосмысливается поэтом. Время и человек взаимоопределяемы:

 

«Der Mensch ist in der Zeit; sie ist in ihm ingleichen» (‘Человек находится во времени; одновременно оно – в нем’). Почти в каждом двустишии мы можем видеть игру антитезами: «Die Zeit ist was und nichts» (‘Время – это нечто и ничто’); «Die Zeit, die stirbt in sich und zeugt sich auch aus sich» (‘Время, которое умирает само по себе и тоже рождается само из себя’). Кроме того, поэт часто прибегает к типичному для барокко обыгрыванию многозначности слов.

 

Тема времени и ее переосмысление важно для всех времен, а особенно для поэтов эпохи барокко. «Размышление о времени» Флеминга связано с размышлениями Экклесиаста. Книга Экклесиаста неоспоримо является значимым архетекстом для поэзии барокко, а концепция времени является чрезвычайно актуальной.

 

Еще одно стихотворение, отсылающее нас своим названием к Книге Экклесиаста – сонет «Daß Alles eitel sei» («Все тщетно»):

 

Was, sprichst du, ist es wol, darauf du dich bemühst?

Kunst, Ehre, Reichtum, Lust, die Lüften gleich und Güssen

mit uns selbst schießen hin? Ich auch, Freund, bin geflissen

auf eben diesen Sinn, auf den du weislich siehst.

Ich weiß es mehr als wol, daß Alles eitel ist.

Wie aber kömmt es doch, daß wider unser Wissen

wir etwas, das nicht ist, doch schöne heißen müssen,

daß der ein Anders tut, ein Anders ihm erliest?

In Unvollkommenheit vollkommen werden wollen,

das machet unsern Sinn auf Neues so geschwollen,

erfüllet auf den Schein, am leichten Winde schwer,

an vollem Mangel reich. Wer kan von Herzen sagen:

Ich bin vergnügt in mir, weiß weder Lust noch Klagen.

Wie eitel Alles ist, der Mensch ist eitel mehr! [4].

 

‘Что, говоришь ты, есть благо, над которым ты трудишься? / Искусство, честь, богатство, похоть [наслаждение], которые словно ветер и ливень / стремительно от нас уходят? Я тоже, друг, прилежен / именно в этом смысле, который ты мудро понимаешь [на который указываешь]. // Я прекрасно знаю, что все напрасно. / Но как получается, что вопреки нашим знаниям / мы должны называть прекрасным то, что некрасиво, / что то, что делает кто-то, отбирает другой? // Желание стать совершенным в несовершенстве, / которое делает наше восприятие новых вещей совсем другим, / наполненным до видимости, весомым на легком ветру, // богаче любого отсутствия [нехватки]. Кто скажет от души [от сердца]: / Я счастлив в себе, не знаю ни радости, ни печали. / Как все тщетно, еще более тщетен человек!’

 

В сонете Флеминг, обращаясь к читателю на «ты» («du»), задается вечными вопросами о тщете, смысле и бессмысленности человеческих трудов: «Was, sprichst du, ist es wol, darauf du dich bemühst?» (‘Что, говоришь ты, есть благо, над которым ты трудишься?’). Это недвусмысленно отсылает нас к горьким размышлениям Экклесиаста: «Что пользы человеку от всех его трудов, над которыми трудится он под солнцем?» (Еккл 1:3; перевод И. Дьяконова) [1, c. 41]. И все же, как и библейский мудрец, немецкий поэт утверждает необходимость стремления человека к добру, совершенству, поискам самого себя, верности самому себе и Богу.

 

Таким образом, в своей поэзии Пауль Флеминг поднимает и глубоко осмысливает проблемы, актуальные для его времени и чрезвычайно важные для нашей современности: как остаться подлинным человеком во время страшного безвременья? В чем смысл краткой и бренной жизни человека? Что такое время и вечность, как они соотносятся? Поэт утверждает неостоическое постоянство духа человека в его противостоянии суете, тщетности, абсурдности мира, верность человека Богу и самому себе.

Вопреки кажущейся бессмысленности всего Флеминг говорит о высшем смысле, который должен открыть в себе человек, проложить дорогу из времени к вечности. Ответы на многие роковые вопросы поэт ищет в книге, ставшей настольной для авторов того времени, – Библии, чаще всего обращаясь к Книге Экклесиаста.

 

Библиографические ссылки

 

1. Ветхий Завет: Плач Иеремии; Экклесиаст; Песнь Песней / пер. и коммент.

И. М. Дьяконов, Л. Е. Когана, Л. В. Маневича. – М. : РГГУ, 1998. – 304 c.

2. Немецкая поэзия XVII века / пер. Л. Гинзбурга. – М. : Художественная литература,1976. – 208 с.

3. Синило, Г. В. Диалог с Экклесиастом в поэзии Пауля Флеминга / Г. В. Синило //

Журнал Белорусского государственного университета. Филология. – 2019. – № 2. – С. 5–19. [Электронный ресурс]. Режим доступа:

https://journals.bsu.by/index.php/philology/article/view/1612. – Дата доступа: 25.10.2021.

4. Синило, Г. В. Книга Экклесиаста как “осевой” архетекст поэзии барокко /

Г. В. Синило // Журнал Белорусского государственного университета.

Филология. – 2018. – № 2. – С. 5–16.

5. Fleming, P. Deutsche Gedichte / P. Fleming. [Internet]. – Stuttgart: Lappenberg. –

1865. – Zugrifsmodus: http://www.zeno.org/Literatur/M/Fleming,+Paul/Gedichte/Deutsche+Gedichte. –

Datum des Zugangs: 25.10.2021.

Сайт Николая Марянина

http://triozera16-56.ucoz.ru/publ/paul_fleming_a_volga_
vperedi_pust_nam_gotovit_put/1-1-0-20

Можно развернуть.

На фоне страницы: Парусный корабль.

bottom of page