От иконописи - к космизму

 

…Эти два мира — мир видимый и мир невидимый — соприкасаются. Однако их взаимное различие так велико, что не может не встать вопрос о границе их соприкосновения. Она их разделяет, но она же их и соединяет. Как же понимать ее?

​

Тут, как и в других вопросах метафизики, исходной точкою послужит, конечно, то, что мы уже знаем о себе самих. Да, жизнь нашей собственной души дает опорную точку для суждения об этой границе соприкосновения двух миров, ибо и в нас самих жизнь в видимом чередуется с жизнью в невидимом, и тем самым бывают времена — пусть короткие, пусть чрезвычайно стянутые, иногда даже до атома времени, — когда оба мира соприкасаются, и нами созерцается самое это прикосновение. В нас самих покров зримого мгновениями разрывается, и сквозь его, еще сознаваемого, разрыва веет незримое, нездешнее дуновение: тот и другой мир растворяются друг в друге, и жизнь наша приходит в сплошное струение, вроде того, как когда подымается над жаром горячий воздух.

​

Павел Флоренский, «Иконостас»

 

Икона -- не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества.

​

Евгений Трубецкой. «Три очерка о русской иконе»

 

Когда мы читаем какие-то исследования, связанные с творчеством художников-космистов – почти всегда рано или поздно автор приходит к теме русской иконописи. Вроде бы странно – от современного художника не требуется, чтобы он был святым, следуя закону: «Как ты можешь изобразить даже земного человека, если ты сам его не видел, не говоря уже о Мире Горнем?» И каких-то аскез перед тем, как взять в руки кисть,  собственного «состояния намоленности»  у  художника-космиста,  нашего современника, определенно не предполагается…

 

И, тем не менее, любой, кто соприкасается с темой космизма, всегда понимает, что нельзя отнести эти произведения искусства к «окну в мир душевный», обычным светским картинам, в противоположность «окну в мир духовный» - иконописи. Ибо, если такой художник будет чуть дальше от духовного мира, в данном случае это приведет его самого, а, следовательно, и все его творчество к состоянию «прелести», о котором писал Павел Флоренский: «Есть соблазн принять за духовное, за духовные образы, вместо идей — те мечтания, которые окружают, смущают и прельщают душу, когда пред нею открывается путь в мир иной. Это духи века сего пытаются удержать сознание в своем мире. Пограничные с миром потусторонним, они, хотя и здешней природы, уподобляются существам и реальностям мира духовного; говоря же геометрически и физически, при подхождении к пределу этого мира, мы вступаем в условия существования хотя и непрерывно новые, однако весьма отличающиеся от обычных условий повседневности. И в этом — величайшая духовная опасность подхождения к пределу мира, — при нежелании, вследствие мирских пристрастий или неумения, по отсутствию духовного разума — своего собственного или чужого, разума руководителя, или, наконец, при бессилии, когда духовный организм недозрел еще к такому переходу.

 

Опасность же — в обманах и самообманах, на грани мира обступающих путника. Мир цепляется за своего раба, липнет, расставляет сети и прельщает якобы достигнутым выходом в область духовную, и стерегущие эти выходы духи и силы отнюдь не «стражи порогов», т. е. не благие защитники заповедных областей, не существа мира духовного, а приспешники «князя власти воздушной», прельстители и обольстители, задерживающие душу у грани миров…

​

Прелестные образы будоражат страсть, но опасность — не в страсти, как таковой, а в ее оценке, в принятии ее за нечто, прямо противоположное тому, что она есть на самом деле. И в то же время как обычно страсть сознается слабостью, опасностью и грехом и, следовательно, смиряет, прелестная страсть оценивается как достигнутая духовность, т. е. как сила, спасение и святость, так что, если в обыкновенном случае усилия направлены на освобождение от рабства страсти, пусть хотя бы вялые и безрезультатные усилия, тут, при прелести, все старания, пришпориваемые и тщеславием, и чувственностью, и другими страстями, в особенности же питаемые гордостью, силятся покрепче затянуть узлы, бывшие когда-то совсем слабыми. Когда грешит обыкновенный грешник, он знает, что отдаляется от Бога и прогневляет его; прелестная же душа уходит от Бога с мнением, что она приходит к Нему, и прогневляет его, думая Его обрадовать. Происходит же все это от смешения образов восхождения с образами нисхождения.

 

Все дело в том, что видение, возникающее на границе мира видимого и мира невидимого, может быть отсутствием реальности здешнего мира, т. е. непонятным знамением нашей собственной пустоты, — ибо страсть есть отсутствие в душе объективного бытия, — и тогда в пустую прибранную горницу вселяются уже совсем отрешившиеся от реальности личины реальности. Так и, напротив, видение может быть присутствием реальности, высшей реальности духовного мира. И подвиг самоочищения может иметь двоякий смысл и потому двоякое для нас значение: когда внутренняя прибранность оценивается сама по себе, как нечто, т. е. при фарисейском самосознании, тогда неминуемо и самодовольство; а так как на самом деле душа пуста и даже, освобожденная от хлама житейских попечений, стала пустее прежнего, то не терпящая духовной пустоты природа населяет эту горницу души теми существами, которые наиболее сродны с силами, побудившими к такой самоочистке, силами, как бы ни были они благовидны, корыстными и нечистыми у своего корня».*

 

Такие картины «в прелести», к сожалению, не так и редко встречаются среди художников, ныне причисляющих себя к космизму.  Ибо изображение космоса, тонкого мира, Учителей – ни в коей мере еще не дает автоматически такого звания - «космист». Кто  и что здесь может быть мерилом «духовности» и «душевности»? В случае иконописцев впадение «в прелесть» или отсутствие такого состояния у ученика  определял его духовный наставник. Или даже проще – икона признается или не признается канонической, иконописцу дается или не дается благословение духовными иерархами Православной церкви. Именно так, с благословения и по канону, творил наш современник Юрий Кузнецов – мастер, которого можно назвать и иконописцем, и художником-космистом, поскольку, кроме его совершенно необыкновенных икон, он оставил  еще и много картин.

​

Так как все же определить в случае картины , что это: космизм или астральная живопись, такое название, возможно, следует дать части произведений, авторы которых искренне считают себя космистами, ведь они изображают Космос и Тонкие миры… Хотя Л.В. Шапошникова писала, что космизмом может быть даже изображение чайника. Поясняет эту фразу то, как сказал о своей работе над полотном упомянутый выше Юрий Кузнецов: «Я должен изобразить не бабочку на листе, а чувства этого листа, на который села бабочка». И еще одно, где-то встреченное обозначение этого направления: «Космизм в изобразительном искусстве – это то, на что можно смотреть бесконечно».

​

Какие еще критерии могут быть для нас определяющими, когда мы разделяем «астральное творчество» и картину художника-космиста?  Возможно, цвета  - почему-то создатели астральных картин любят совершенно определенные светло-лиловые и «нерадостных» голубых оттенков тона -  никогда у них не встречала той ликующей синевы, которая свойственно творениям многих космистов - ее, прежде всего, мы видим на полотнах Н.К. Рериха.

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

​

 

 

 

«Излюбленный цвет многих художников – синий. В мифологии это цвет мудрости, тайны, знаний, добываемых из запредельных миров. Синий цвет – цвет гармоничной ауры, знак высокой духовности. И поэтому глубокий, полнозвучный синий – колорит многих полотен художников-космистов».  («Космизм как направление в искусстве».

http://www.icr.su/rus/work/exhibitions/kosmisty/)

 

Или об этой же Высокой Синеве у Поэта:

​

На далекой звезде Венере…

На далекой звезде Венере

Солнце пламенней и золотистей,

На Венере, ах, на Венере

У деревьев синие листья.

Всюду вольные звонкие воды,

Реки, гейзеры, водопады

Распевают в полдень песнь свободы,

Ночью пламенеют, как лампады.

На Венере, ах, на Венере

Нету слов обидных или властных,

Говорят ангелы на Венере

Языком из одних только гласных.

Если скажут «еа» и «аи» —

Это радостное обещанье,

«Уо», «ао» — о древнем рае

Золотое воспоминанье.

На Венере, ах, на Венере

Нету смерти терпкой и душной,

Если умирают на Венере —

Превращаются в пар воздушный.

И блуждают золотые дымы

В синих, синих вечерних кущах,

Иль, как радостные пилигримы,

Навещают еще живущих.

 

                      (Николай Гумилев, 1921)

 

Этот синий цвет  для космистов – почти тот солнечный ассист иконописцев, оттенок, ясно показывающий присутствие на изображении Божества.

​

«Радугу рассмотрим — обратите внимание, в ней нет плотного алого цвета, нет черного; среди излучений высших найдем лишь сияние и тонкость цвета. На земную поверхность проникают некоторые цвета, напоминающие о высших сферах. Некоторые люди любят эти отзвуки Высшего Мира, но другие, наоборот, предпочитают самые плотные краски, и по такому отличию можно справедливо подразделять людей. Если кто еще не предпочел тонкого качества цвета, не будет он, вообще, в состоянии понять о высших мирах. Не пытайтесь даже затронуть такого человека, он залит туманом алым. Часто такие люди уничтожаются, ибо переработка их почти невозможна, но им не будут полезны и многие лекарства». («Аум», 1)

​

«Каждый человек даже в обиходе своем являет особенности своей природы. Немногие особенно любят синеву горных вершин, являя там лучшую утвержденность духа; другим нужна зелень и ее называют цветом надежды; третьи живут в теснинах городов и там чувствуют себя отлично. Различны будут и молитвы таких людей» («Аум», 40).

​

Цвета, символизирующие Высшие планеты, а значит, Высшие Миры, один из показателей отсутствия у художника того «состояния прелести», о котором упоминалось выше.  Еще одним критерием будут следствия  его творчества для людей. Не только сюиминутное восприятие, но влияние на долгую перспективу. Павел Флоренский вспоминал, что от созерцания иконы он явно понял реальность Бога и Духовного мира, и это было как удар молнии: «При молитвенном цветении высоких подвижников иконы неоднократно бывали не только окном, сквозь которое виделись изображенные на них лица, но и дверью, которою эти лица входили в чувственный мир. Именно с икон чаще всего сходили святые, когда являлись молящимся.

​

Но в меньшей, хотя по существу и родственной этим случаям, степени подобные явления испытывались многими, и далеко не подвижниками: я разумею то острое, пронзающее душу чувство реальности духовного мира, которое, как удар, как ожог, внезапно поражает едва ли не всякого, впервые увидевшего некоторые священнейшие произведения иконописного искусства. Тут не остается и малейшего места помыслам о субъективности открывшегося чрез икону».**  В случае произведений художников-космистов, наверное, это будет наше ощущение, что изображенное на них - «где-то» или «когда-то» уже реальность, либо на других планетах, либо на других, более тонких, уровнях нашей земной жизни, либо в будущем - здесь, на Земле или в Космосе.

​

И что так же важно – отсвет, который оставляет в сердце зрителя картина, «свет надежды», как выразилась супруга Юрия Кузнецова, Елена Алексеевна. А популяризатор его творчества Кристина Кондратьева так пояснила цель храма, наполненного исключительно произведениями этого иконописца: «Но самое главное, что каждый входящий в такой храм, сможет получить необыкновенное вдохновение, успокоение, гармонию и радость, равновесие, а также веру в свои силы». («Памяти Юрия Кузнецова. О жизни и творчестве художника-иконописца». https://www.youtube.com/watch?

time_continue=2750&v=ltZGZNqp7f8). 

 

Если поделиться личным ощущением, подобное этому чувство вызывают ангелы на полотнах  еще одной нашей современницы – Феодосии Ивановой, будто глубокий вздох облегчения, когда с души снимается какой-то камень, а вместо тревоги появляется именно тот «свет надежды». Вот одно из цикла стихотворений поэтессы Ольги Слеповой (г. Заречный, Пензенской области), посвященного творчеству этой художницы:

​

Дары Вселенной

​

Дивный Ангел в золотом сияньи

Плыл в ладье по радужным мирам,

В окруженьи звездного мерцанья,

И держал в руках небесный храм.

Дар Вселенной одухотворенной,

Как свеча, пред Ним горел огнем,

Красотой духовной окрыленный,

Светит ночью Дар Любви и днем.

Лучезарный Ангел – дивный, нежный

Плыл в ладье в космических волнах –

Гармоничных, ярких и безбрежных.

С мягкою улыбкой на устах...

 

Гармонизация внутреннего мира зрителя -  лишь малая часть влияния, которое может оказать подлинное космическое творчество. Иногда оно даже меняет жизнь, как об иконах и картинах Юрия Кузнецова свидетельствуют те, в чьих домах они «живут». Вдруг будто сама-собой разрешается какая-то мучавшая людей душевная боль, не говоря уже о физических исцелениях. Икон Юрия Кузнецова очень много в больницах, и таких, где речь идет о борьбе с самыми серьезными, порой смертельными  недугами. И не счесть субъективными мнениями рассказы исцеленных людей, поскольку вибрации и «добрую силу» этих икон и картин измеряли на научном уровне: «Православные иконы Ю.Э. Кузнецова оказывают положительное воздействие на психо-эмоциональное состояние человека. Это подтвердили исследования в этой области, проведенные Международной общественной организацией врачей «Коллегиум», 6-м Центральным военным клиническим госпиталем Министерства обороны РФ, кафедрой общей психологии Московского городского психолого-педагогического университета» («Иконы Юрия Кузнецова».

https://www.liveinternet.ru/users/irinka_koch/post237693988 )

​

И в этом облагораживающем, оздоравливающем  влиянии нет ничего необычного.  Высшие вибрации – Святого человека или произведения искусства  -  могут оздоровить людей, у которых такие вибрации ниже, здесь проявляется один из моментов Закона Иерархии, Закона из числа главнейших в нашем мире. К тому же творил Юрий Кузнецов в настрое: «Чем я могу помочь конкретному человеку?». Почти: «Икона – это воплощенная молитва», по выражению современного православного иконописца Отца Зинона.***  Но все же главное здесь то, что Л.В. Шапошникова определила как процесс «Восхождения – Снисхождения» подлинного художника, несущего на землю эволюционные энергии. Мастер – лишь точка между мирами. Как высоко он сможет подняться – зависит от его собственной духовности. В «Евангелии от Луки» (12-49) Иисус говорит: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся». Именно так привносят Эволюционный Огонь на землю те Мастера нашего мира, которым это доступно, и это нелегкий и часто болезненный «труд  Духа».

​

И в заключение хочется привести самое точное, на мой взгляд,  определение космизма, который дала Л.В. Шапошникова в статье «Тернистый путь красоты»: «И новая Красота, ростки которой были грубо затоптаны, начинает давать знать о себе. Она возникает на полотнах художников, которых мы сейчас называем космистами. Там горят краски иных миров. Это та Красота, которая идет на Землю из Инобытия, минуя символы, неся нам формы и краски иных измерений. Они идут через внутренний мир одаренных творцов, чтобы здесь, на земле, утвердить новую Красоту прямого взаимодействия духа художника с иными мирами. Меняется измерение земной Красоты. Меняется ее энергетика. С полотен подлинных художников идет на нас духовный луч четвертого измерения - психической энергии».

​

Этот «низведенный на Землю Огонь», преображающий наше земное существование, дающий любому созерцающему импульс  подниматься выше той точки, где он находится сейчас, и помогающий ему подниматься – и есть главный критерий подлинности и чистоты творчества. Если человек остался там же, где и был на «шкале Духа» - какой тогда смысл в таком произведении? Если картиной  ему приоткрыто было окно в мир астральный – тем более печально, поскольку такие «окна» имеют обыкновение тянуть к себе потом с непреодолимой силой, и подобное «лжекосмическое» творчество далеко не безобидно.  Космизм в изобразительном искусстве – лишь та тонкая незримая грань, что отделяет иконопись от писания даже не «мира душевного» (это мир нашего обычного «светского творчества»), а от  изображения Тонких миров невысоких по энергетике. Но, к счастью, подлинных художников-космистов немало, и  на выставках в Общественном Музее имени Н.К. Рериха показывали свое творчество множество настоящих представителей этого направления искусства. Кстати, то, что эти художники там выставлялись – один из самых простых и  надежных критериев уровня  их творчества – как уровня профессионального, так и духовного.

____________

​

*П. Флоренский. «Иконостас».

**Там же.

*** Митрополит Илларион.«Литургический, мистический и этический смысл иконы».