СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ
Выпуск
1
12 марта, 2018 года
ОХРАНА ПАМЯТНИКОВ КУЛЬТУРЫ
Все галереи открываются
Василий Верещагин с женой Л.В. Верещагиной
Ирина Дмитриева
ПЕРЕКЛИЧКА ВРЕМЕН
Василий Васильевич Верещагин был среди первых художников, которые запечатлели старину России
ради спасения культурных ценностей
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО В 54 НОМЕРЕ
Белая Слуда
На Севере художник прежде всего осматривал старинные церкви, разговаривал с местными жителями, чаще всего – с батюшками и церковными старостами, делал карандашные зарисовки, вёл дневник. Такого тщательного описания каждого из расположенных на берегах Двины и близлежащих окрестностях храмов не оставил до Верещагина ни один из путешественников. Остановимся на некоторых из них.
«Старая церковь, которою я заинтересовался, была недалеко – в версте, на очень крутом берегу. На другой день 29 числа я поехал к ней на легкой лодке. Всход на кручу берега по сильно сыпучему песку составлял маленькое подвижничество, зато останавливаясь для того, чтобы перевести дух и отдохнуть, я любовался открывавшимися во все стороны далекими окрестностями. Наверху сквозь молодой лесок соснового бора, виднелись две деревянные церкви, от которых так и пахло родною стариной. Кабы не довольно неуклюжая, современных форм, тут же рядом стоявшая каменная церковь, все окружающее представляло бы картину XVII столетия.»
(Рисунок и отрывки взяты из записей художника о церкви в cеле Белая Слуда возле Красноборска. На заднем плане рисунка можно видеть и церковь Афанасия Александрийского (1753 г.) «Густой, высокий сосновый бор, окружавший церкви, очевидно, помог их сохранению, хотя деревянная черепичная крыша кое-где прогнила и оттуда торчит уже береста. Паперть обвалилась, а вся церковь покосилась, но в общем лес крепок, и с поправкой, для которой теперь самое время, старая постройка простоит, пожалуй, еще два столетия» [1, с.15]. К сожалению, надежды художника не сбылись: обе церкви сгорели в 1963 году в результате пожара, вызванного ударом молнии. В каталоге частных коллекций удалось найти редкую живописную работу художника с изображением церкви в Белой Слуде.
Слева-направо: Церковь в Белой Слуде. Василий Верещагин. Церковь Афанасия Александрийского в Белой Слуде. Частная коллекция. Церковь Владимирской Божьей Матери (1642 г.). Фотография Игоря Грабаря (1902 г.).
Эти шатровые храмы, рубленные «высоким восьмиугольником» — «восьмериком» и «восьмериком на четверике» внешне напоминают церковь сгоревшую в Кондопоге, хотя построены они в разные столетия. В северные ландшафты шатровые церкви вписывались очень органично и к тому же служили маяками, а высокие звонницы при них – пожарными башнями. Верещагин, видевший лучшие мировые образцы архитектуры (вспомним хотя бы мавзолей Тадж-Махал на его картине), не переставал восхищаться шедеврами деревянного зодчества Севера.
Как настоящий исследователь, художник не только рисует, но и подробно, cо знанием архитектурных особенностей описывает эти и другие старинные храмы: «Одна из деревянных церквей была столпообразная. Ее основу составлял высокий бревенчатый восьмерик, покрытый восьмигранным шатровым верхом. От старости постройка осела, нижние венцы ее подгнили, галерейка, окружавшая храм с трех сторон, обвалилась. Другая церковь, более старая, представляла собой приземистый прямоугольный сруб, на который, ближе к алтарной части, был посажен барабан восьмерик, также с шатровым верхом» [1, c.16].
Радовало художника не только внешнее, но и внутреннее убранство старинных храмов, где ранее иконостас представлял собой «образчик простоты прежних церквей – иконы поставлены рядышком на узеньких полках, без всяких украшений между ними… глаз гораздо меньше устаёт на таком иконостасе, чем на теперешних, с верху до низу разукрашенных и раззолоченных». Мастер сокрушался, что в обновлённых церквях все перегружено декором, да и «иконы переписаны до крайности неумелыми мастерами». Верещагин написал маслом иконостас одной из старых белослудских церквей. На протяжении всего пути художник видел пренебрежительное отношение к памятникам старины. Он описал много удручающих примеров того, как по распоряжению духовного начальства разламывали на дрова старые церкви интересной архитектуры XVII и даже XVI века, чтобы на их месте возвести новые каменные храмы. Бывало, что
Иконостас Владимирской церкви. Фото начала 20 века
местный священник и прихожане настаивали на том, чтобы сохранить древнюю постройку, но устюжский викарный архиерей решительно предписывал — «ломать». Кроме невежества священников, Верещагин раскрывает ещё одну причину, по которой они стремились избавиться от старинных шатровых (возведённых до реформ Никона!) храмов. Это была борьба с раскольниками. По сведениям, собранным художником, по всей территории Двины была велика «склонность к расколу», и на каждые 2000 жителей приходилось не менее 500 старообрядцев, хотя официальную статистику священники вынуждено приуменьшали, чтобы их не заподозрили в нерадивости. А рвение своё выражали в том, что строили новые «навороченные» церкви, во вкусе местных богатеев, чтобы не остаться без паствы.
Василий Верещагин. Иконостас в церкви Белая Слуда
Редко когда художник встречает образованных и понимающих священнослужителей, о чем и сетует в своих записях и дает предложения, как этому помочь: «Нельзя не пожалеть, что в семинариях и особенно в духовных академиях не проходят хоть краткой истории изящных искусств: если священники, принимающие в свое ведение старинные постройки, не щадят их, бесцеремонно переделывают и разламывают, то чего же ждать от полуграмотных церковных старост, конечно, готовых пожертвовать всякою деревянною, старинною – новой аляповатой, каменной постройке, с раззолоченными выкрутасами. Как только встречаешь старую постройку, хоть простую деревенскую избу, так видишь, что работа делалась прежде лучше, чем нынче: коньки, узорные полотенца, удобные крылечки. Как новая изба богатого мужика — так полная безвкусица: всюду кудрявые завитки, без пользы и без смысла». Художник пытается найти и этому объяснение: «Отчасти это можно, мне кажется, отнести к тому, что теперь труд очень разделился: прежде те же руки, что рубили избу, и украшали ее, — украшали просто, разумно, в меру. Нынче срубит избу один, а украсить поручит другому, ловкачу своего дела, работающему буквально по пословице: «за вкус не берусь, а горячо будет» [1, с. 20].
В духовных семинариях того времени не изучалась история искусств («хоть бы краткий курс изящных искусств!» — досадует живописец), и потому, несмотря на распоряжение Святейшего Синода беречь памятники старины, древние храмы севера не сохранялись. Старинную постройку церковные служители могли запросто «списать»: объявить ветхой, чтобы получить разрешение на строительство новой, чаще всего каменной. Старые культовые сооружения перестраивались под амбары и часовни, а могли и просто быть распилены на дрова. При этом Василий Васильевич иронично замечает, что «топор едва брал «гнилые» дрова». Всё же на пути Верещагину встретились несколько подвижников и поборников старины среди священников и местных жителей.
К примеру, владыка Израиль, архиепископ Вологодский, которому художник объяснял ценность старых построек, «обнял его, поцеловал и от души поблагодарил». Белослудский священник тоже оказался не из разрушителей: он «просил уже Синод о вспомоществовании, для поднятии покривившейся церкви и восстановлении всего обрушившегося.» В пути художник общается с самыми разными людьми, описывает с юмором курьезные ситуации и нравы некоторых северян. Трудно без улыбки, читать зарисовки сцен «хорового пения», когда местные девушки готовы были долго петь и танцевать, развлекая любопытных гостей за подарки. В Белой Слуде Верещагин познакомился и разговорился с чиновником удельного ведомства, осуществлявшего контроль за рубкой и сплавом леса. В бассейне Северной Двины велись интенсивные лесозаготовки. Только по официальным сведениям, ежегодно в Архангельск вывозилось до полутора миллионов лесин, а фактически намного больше. Художник с тревогой писал о хищническом разбазаривании лесных богатств Русского Севера, о том, что охрана лесов налажена из рук вон плохо.
Его заботило почти полное отсутствие школ и больниц за пределами городов, повсеместная проблема дорог. Эта безрадостная картина заставила художника заметить: «Когда, поездивши по нашей провинции, ознакомишься с положением медицинского, школьного и др. дел, делается совестно за то, что столько сил и внимания общества отдается столичным сплетням, картам и иностранной политике. Бедствия деревни от болезней, невежества, пьянства и неизбежного их последствия — бедности так велики, что требуют полного и немедленного внимания» [2, с. 459]. Уместно привести слова В.В. Стасова, что Верещагин вошел в историю искусства „не потому только, что обладал великим художественным талантом, а потому, что обладал великою душою»[4, с.5].
Слева-направо: Василий Верещагин.Север. Облачный день. Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы в Едоме. Фото начала 20 века.
Иконостас в церкви Белая Слуда
Село Едома близ Черевково. Приведем еще один из многих примеров героических усилий попасть в труднодоступные, глухие места и заботы художника об утрате образцов старинного зодчества: «Я съездил отсюда (из Черевково) в село Едому по убийственной болотной дороге — там тоже деревянная церковь, которую хотят ломать. Уже несколько лет тому назад получен указ Преосвященного, разрешающий сломку, и если бы не прихожане, старающиеся отстоять свою старую святыню, давно бы и следа ее не осталось...». Он писал, что «Едома» означает глушь, чащу: здесь говорят - «зашел в такую едому, на силу и выбрался»! Напротив, когда из глуши выбираются на простор, говорят: «выбрался на русь».
С глубокой болью художник напишет: «Трудно и пересчитать, сколько дорогого, живого исторического материала стерто с лица земли, в Вологодской губернии. Может быть, читающий улыбнется на мои причитания, но я настаиваю на них, так как считаю, что страна наша бедна памятниками родной старины, и намеренно уничтожать их – значит осмысленно налагать руку и на русское искусство и на русскую историю.» [1, с. 60]. В Едоме художник сделал этюд трапезной двери, расписанной орнаментом. Роспись входного портала в Едоме чудесным образом сохранилась до наших дней, только двери утрачены [ http://sobory.ru/photo/?photo=161669.].
В отношении главной цели поездки — древних церквей – Верещагин делает вывод, что многие из тех, которых он до экспедиции считал существующими, уже снесены ретивыми священнослужителями. Священники предпочитают деревянным церквям каменные, и, если им удается построить новые храмы, распиливают старину на дрова. В Кулиге Верещагину удалось отстоять приговоренную к сносу древнюю колокольню, которая и сегодня стоит в заповеднике «Малые Корелы» под Архангельском [2, с.407].
Музей-заповедник «Малые Корелы»
В 1964 году, спустя ровно 70 лет после путешествия великого русского художника В.В. Верещагина на русский Север в лесном массиве рядом с деревней Малые Карелы в Архангельской области был открыт музей - заповедник «Малые Корелы». Это уникальное собрание памятников деревянного зодчества под открытым небом. В 25 км от города Архангельска на территории около 140 га сосредоточено 120 самых разноплановых строений – церкви, часовни, колокольни, крестьянские усадьбы, мельницы, амбары, построенные в XIV – начале ХХ веков. Собраны многочисленные образцы северных народных промыслов и ремесел.
В настоящее время в музее хранится более 27,5 тысяч предметов, представляющих историко-культурную и музейную ценность. Это собрания источников по традиционной культуре крестьянства Русского Севера XVI — н. ХХ вв.: элементы северного народного костюма и лоскутное шитьё, предметы храмовой и домовой иконописи, колокола и церковная утварь, меднолитая пластика, книги кирилловского шрифта и рукописные книги, крестьянские промысловые суда, сухопутные средства передвижения, крестьянская бытовая и хозяйственная утварь и другие предметы.
Музей-заповедник «Малые Корелы». Современное фото
Музей задуман как неповторимый синтез природного ландшафта, памятников и народного искусства. В наши дни это место стало местом притяжения для многих людей, как местных жителей, так и приезжих гостей, где можно ощутить красоту северной природы, тепло деревянных стен приморских жилищ и храмов, очищающие душу колокольные звоны. В музее-заповеднике проходят фольклорные фестивали и праздники, работают регулярные выставочные проекты. Здесь ведется большая культурно-просветительная работа для детей и молодежи.
Из всех церквей, поразивших Верещагина больше всего, до наших дней дожила только одна — Сидорова Едома. От Пучуги осталась часть сруба, ансамбль Белой Слуды давно пропал, исчезла Кургомень, Ростовская, «обыденная» Флора и Лавра в Цивозере. В Верхней Тойме Верещагин покупает у попа вынесенную из снесённого древнего храма резную скамью, которая гниет под дождем без присмотра. За скамью он дает четвертной (25 тысяч) — и попик не верит своему счастью: «Это просто клад сваливается на наш приход с неба!» [1, с.64]. Радуется и художник редким находкам, которые ему удается собрать для своей коллекции старины.
Верхняя Пинега привлекла художника тем, что, по слухам, в одной из ее сельских церквей находилось деревянное изображение Николая Чудотворца во весь рост. Местные жители почитали эту святыню и приписывали ей разные чудеса. Однако поездка на Пинегу разочаровала живописца. Церковь и прославленная икона оказались малоинтересными, а дороги к селу почти не было… И опять он с горечью пишет в дневнике: «…перо отказывается описывать дальнейший путь… Это что-то до того первобытное, запущенное, заброшенное, что вряд ли подобное есть в другом царстве-государстве». Верещагин негодует: «…кому бы, казалось, как ни министерству путей сообщения иметь надзор за путями сообщения, но оно заботится только о железных и шоссейных дорогах, а на то, что на грунтовых ломают руки и ноги, … оси и колеса… совсем не обращается внимания». Не удивительно, что он был первым, кто решился заехать в эти глухие места и описать их, а позже и создать этюд этой необычной иконы масляными красками.
Вернувшись в Верхнюю Тойму, художник принялся за этюды типажей, одежды, построек. Часто это приводило в смятение темных, суеверных людей. Село Пучуга было последней пристанью на Двине в пределах Вологодской губернии, ниже начиналась уже Архангельская.
От Нижней Тоймы до Пучуги шли ночью. Большую часть этого пути Василий Васильевич был за рулевого. И это дало возможность полюбоваться ночными пейзажами, тихой водой, в которой отражались берега с деревьями и кустарниками, яркой северной зарей, горевшей всю ночь [2, c.259].
Слева-направо: Икона Николы с верховьев реки Пинеги. 1894год. Василий Верещагин. На северной Двине. Закат. 1880-1901. Внутренний вид деревянной церкви Петра и Павла в Пучуге. Этюд. 1894 год. Государственный Русский музей
Церковь в селе Пучуга конца XVIII века оказалась, по словам художника, интересной выше ожидания. Ее интерьер украшали великолепные резные колонны чисто русского стиля. «В виденных мною доселе деревянных церквах я еще не встречал таких оригинальных архитектурных частей, как помянутые колонны — две в самой церкви и две в трапезе; вторые, как поддерживающие низкий потолок, пузаты, приземисты, первые высоки, стройны — и те и другие расписаны, но краски уже послезли», — писал Верещагин, восхищенный красотой скромного деревенского храма.
Художник остановился в Пучуге на несколько дней, чтобы сделать зарисовки и этюды. Откладывать было нельзя: церковь собирались ломать из-за того, что река подмывала крутой берег, на котором она стояла, — оставалось уже несколько сажен до постройки. В следующую весеннюю воду церковь могла рухнуть. На одном из этюдов живописец запечатлел интерьер храма с украшавшими его колоннами, на другом — отдельный фрагмент колонны. Именно в отдалённых церквях художник находит «признаки чисто русского стиля, того оригинального фигурного стиля, который образовался из смешения византийского, итальянского, персидского и чисто мавританского стиля». Кстати, Верещагин довольно часто проводит аналогии с другими культурами мира: он уверен, что интерьер церкви в Пучуге имеет те же элементы декора, что он видел в Индии. Интересно, что подобную же перекличку, или «диалог» культур Россия – Индия, живописец находил и в северных песенных напевах, отмечая мелодии «с понижением тона в конце строчки» [4, с.213].
Художник не против новшеств и заимствований, которые приходят в русское зодчество, понимая, как течет время перемен, и ратуя не отбрасывать свое, лучшее, не извращать характер строений, мудро назначенный предками для сурового северного климата. Он выступает против безрассудного подражания чужому, против вычурности в защиту простоты, против осмеяния и изгнания своего родного, против рабских подражаний, что так явно проявилось во многих сферах жизни России в XVIII веке.
По мнению искусствоведа А.К. Лебедева, который глубоко изучал творчество В.В. Верещагина, из всех северных этюдов, запечатлевших памятники деревянной архитектуры, пейзажи, типажи местных жителей, наиболее интересны изображения интерьеров старинных церквей. В них художник сумел передать свое восхищение гармоническим синтезом северной архитектуры и декоративного изобразительного искусства. Если в картинах туркестанской серии живописец прибегал к пестрому колориту ярких красок, то северные этюды он выполнил в сдержанной, приглушенной палитре, в которой преобладали темные тона. Они, как подметил А.К. Лебедев, верно передают скромную северную природу, полумрак церковных интерьеров, прохладу просторов северной реки [4, с.236].
В.В. Верещагин. Резной столб. 1894 год.
Верещагин подмечал своеобразие Русского Севера, характерный говор местных жителей, заметно отличавшийся от говора жителей Центральной полосы. Он записывал интересные диалектизмы, обороты речи, пословицы, поговорки. Художник восхищался народным искусством северян. В его альбомах было сделано много зарисовок памятников деревянной архитектуры, резных украшений, крылечек, оконных наличников, образцов старинной утвари, народных костюмов.
В.В. Верещагин. Рисунок. Старое окно Успенской церкви
Однако Верещагин не идеализировал жизнь северян. Он видел их темноту и подверженность влиянию разного рода колдунов и знахарей. Многие представители православного духовенства, которые, казалось бы, должны были блюсти нравственные основы общества, выполняли свои пастырские обязанности формально и поэтому не пользовались авторитетом среди местных жителей, неохотно посещавших храмовую службу. …Художника опечалили широкое распространение пьянства, необразованность и поразительная нищета. Бывало, что целые деревни жили на подаяния. Эта удручающая картина заставила Верещагина через некоторое время опубликовать письмо в «Вестнике русского сельского хозяйства», призывающее Императорское вольное экономическое общество серьезно заняться развитием сельского хозяйства на Русском Севере. «Важно, чтобы просвещенное общество не отказало в участии и посильной помощи этим необъятным, чудесным привольным краям, богом не обиженным, но людьми порядочно-таки забытым» — писал художник [2, с.415].
В.В. Верещагин. Зырянин. 1894г.
Государственные Русский музей.
В.В. Верещагин. Северная Двина. 1894 год.
Архангельск на Верещагиных произвёл довольно приятное впечатление. Разочаровал лишь «домик Петра», который был «набелен, точно старая кокетка». Хранители так провели «косметический ремонт» старой избы: покрасили извёсткой брёвна снаружи и изнутри. Путешественник опять провёл аналогию с Индией, где он видел, как по приказу британцев был намазан извёсткой старинный храм из белого мрамора [1, c.106]. В портовом Архангельске художник почти даром продает яхту. Завершить путешествие Верещагин решил посещением Соловецкого монастыря в Белом море, куда они отправились в бурную погоду на морском пароходе.
Соловецкий монастырь
«Ранним утром, когда пароход «Соловецкий» подходил к Соловкам, пассажиры увидели с палубы множество зеленых куполов. Звонили колокола. Богомольцы на корабле истово крестились», – напишет исследователь в своих заметках.
Соловецкий монастырь. Современное фото.
«Монастырские стены, выложенные из крупного булыжного камня, очень интересны, — писал Верещагин. — Это циклопическое сооружение. Они носят на себе много следов бомбардировки 1852 года, когда два английских военных корабля после ураганной стрельбы ни с чем отошли от монастыря. В дереве и кирпиче остались дыры. Но булыжник даже и не расколот» [1, с.112 - 113]. Поражал тот факт, что англичане настойчиво стремились захватить остров и сделать его своим оплотом на русском Севере, но русская крепость оказалась для них неприступной. Восхищаясь суровым и величественным обликом монастыря-крепости и его героической защитой от англичан во время Крымской войны, художник не мог не заметить, что «все церкви монастыря донельзя перепорчены позднейшими переделками и украшениями безвкусного характера», что живопись, покрывающая внутренние стены, была ниже всякой критики. Причину этого живописец видит, прежде всего, в непросвещённости священников, в отсутствии хороших учителей в иконописных мастерских.
Верещагин заметил и корыстолюбие соловецких монахов. Он отмечал в своих очерках, что монастырь на Белом море в то время был не только молитвенной общиной, но и весьма преуспевающей торговой компанией с огромной прибылью, из которой государство не получало ни копейки [4, с.259]. Соловецкий монастырь на Белом море за прошедшие 130 лет значительно изменился и сейчас переживает свою новую историю. Более пяти веков назад он изначально строился как неприступная крепость-форпост на северных рубежах страны. Толщина монастырских стен поражает: у основания она достигает семи метров. Восемь крепостных башен сложены из гигантских гранитных валунов до двух метров в диаметре.
В советские годы Соловецкому монастырю пришлось пережить возможно самые нелегкие времена в своей истории. В 1923 году на Соловках был открыт первый исправительно-трудовой лагерь – Соловецкий лагерь особого назначения, СЛОН. С него начался архипелаг ГУЛАГ. Через Соловки прошли академик Дмитрий Лихачев, философ Павел Флоренский, этнограф Николай Виноградов, тысячи других людей, осужденных по «политическим» статьям.
О том, что монастырь имеет огромное историческое значение, вспомнили лишь через несколько десятилетий после закрытия лагеря. В 1967 году был создан Соловецкий музей-заповедник, один из крупнейших в России. А в 1992 году историко-архитектурный ансамбль Соловецкого монастыря был включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Раньше на Севере говорили: «Стоят Соловки, значит, жива Россия». Древняя обитель действует и сегодня. Посетители свидетельствуют, что атмосфера в ней такая, что невольно хочется перейти на благоговейный шепот, на мысли о вечном настраивает все, даже суровая красота северной природы.
Путешествие Верещагина продолжалось два с половиной месяца. Возвратившись в Москву из поездки по Русскому Северу, Верещагин привез свыше полусотни рисунков и около двух десятков прекрасных этюдов масляными красками. Кроме того, он собрал коллекцию предметов старины, которые позже использовал при оформлении выставок, посвящённых Северу. Спустя год было опубликовано отдельным изданием подробное описание путешествия под названием «На Северной Двине. По деревянным церквам», которое имеет форму дневника художника и представляет безусловный интерес для исследователей [1]. Эта работа была использована художником в качестве расширенных пояснений к каталогу большой московской выставки 1895 года, к отдельным картинам, в которых художник стремился наиболее полно выявить свои взгляды на историю, народное искусство и русский национальный характер.
Самые значимые северные этюды Верещагина «Главный вход в соборную церковь города Сольвычегодска», «Этюд колонны в Пучуге», «Иконостас Белослудской церкви» и «Прославленная икона св. Николая» были вскоре приобретены П.М. Третьяковым для своей галереи. Опытный галерист умел уловить новое, так как Север в живописном отношении был тогда совершенно не обследован и не освоен. Он заметил новизну и в самих работах знаменитого художника, столь непохожих на то, что выходило из-под кисти Верещагина прежде.
В.В. Верещагин. Песчаный островок на Северной Двине
Возможно, эта поездка была его внутренней потребностью прикоснуться к тому чистому и светлому, что он искал в народных глубинах и выразил пронзительными словами: «Я всю свою жизнь горячо любил солнце. И хотел писать солнце, и после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней свое слово, я обрадовался, что смогу посвятить себя солнцу...». Эта мечта, как известно, не сбылась. Однако в поездках по Северу России Василий Верещагин доказал, что он – истинный патриот, радетель сохранения наследия прошлого. И сегодня как никогда актуально звучат слова мастера о необходимости беречь живой исторический материал – памятники, что «намеренно уничтожать их – значит осмысленно налагать руку и на русское искусство и русскую историю».
Послесловие
«Когда смотришь издали при ярком солнечном освещении на старинный русский монастырь или город, со множеством возвышающихся над ним храмов, кажется, что он весь горит многоцветными огнями. А когда эти огни мерцают издали среди необозримых снежных полей, они манят к себе, как дальнее потустороннее видение града Божьего», – восхищался храмовой архитектурой современник В.В. Верещагина и Н.К. Рериха, выдающийся русский философ 19-20 вв. Е.Н. Трубецкой. (Философия религиозного искусства XVI – XX вв. М., 1993. С. 199)
Богоявленский кафедральный собор в Нарьян-Маре
…Отрадно, что уже в XXI веке шатровый стиль, вызывающий восторг у многочисленных ценителей подлинного искусства, вновь переживает возрождение на севере России. Пример тому – Богоявленский кафедральный собор в Нарьян-Маре Архангельской области, который был освящен в 2005 году. Высокий – 35 метров, срублен из сибирского кедра по канонам северного зодчества: двухъярусный «восьмерик» с декором в духе прионежской школы зодчества, он очень напоминает сгоревшую от пожара древнюю деревянную церковь в Кондопоге.
Соборный комплекс в Нарьян-Маре – это не только пример стилизации деревянного зодчества Русского Севера XVII—XVIII веков, вселяющий надежду на возрождение подлинного мастерства народного, но и свидетельство возрастающей потребности нашей в красоте и гармонии, осознание их роли в нашем Земном Бытии и преображении человека и мира. Ведь не случаен завет Н.К. Рериха: «Старина узнанная, достойно возвеличенная, должна научить и открыть пути...».
Автор выражает благодарность сотрудникам ДДКЦ «Орифламма»
О.К. Левченко и В.В. Сердюк за помощь в подготовке материалов.
Источники:
1. Верещагин В.В. На Северной Двине: По деревянным церквам (121 стр.с фототипиями) – Москва: Типолитография Т-ва И.Н. Кушнерев и
Ко, 1896. – 121 с. Файл pdf: http://webirbis.aonb.ru/irbisdoc/kr/04kp014_1.pdf
2. Демин Л.М. С мольбертом по земному шару. Мир глазами Верещагина. – Изд. «Мысль». 1991. – 376 с.
3. Коничев К. Повесть о Верещагине. – Л. Изд. «Советский писатель», 1956. – 440 с.
4. Лебедев А.К. Василий Васильевич Верещагин.: Жизнь и творчество. Под.ред. А.В.Солодовникова. – Москва: Искусство, 1972. – 395с.
5. Чуракова О.В. "На севере пахнет стариной". Художник Верещагин на Северной Двине. Портал о развитии Арктики. 28.08.2018 год