Мы  не знали войны,

Но с годами ее постигали.

Когда пули судьбы

Забирали отцов из семьи.

 

Мы не знали войны,

Но солдатские горькие слезы                                                                                         

Проникали к нам в души

Отголосками майской грозы.

           

        

Начинало светать. Утренний туман наплывал на поле, скрывая все окружающее    за легкой воздушной дымкой.   Вдали замелькали причудливые силуэты деревьев. Запахло березовыми листьями. Молчание в строю нарушилось, скоро должен быть привал. Вскоре в просвете между деревьями появился дом, за ним просматривалась дорога на хутор.  

 

«Расположиться на отдых!» –   раздался зычный голос лейтенанта.

После длительного перехода по пыльной дороге березовая роща была долгожданным спасением, несмотря на то, что совсем рядом, по ту сторону рощи, находились фрицы.​

​​

«Можно отдыхать, ребятки», – радостно прошептал молоденький старшина,  до конца не веря в эту возможность.  И, словно в немом кино, молча повалились солдаты на влажную   землю. Через минуту, кроме  часовых, уже никто не шевелился.  Солнце просвечивало сквозь кроны деревьев и освещало это «мертвое сонное царство», согревая небритые лица солдат, которые давно уже были далеки от войны.  

      

Рядовой Сиротин, которому выпало «счастье» быть в карауле, стоял, 

прислонившись к дереву, чтобы немного расслабить спину. «Хоть и чужая земля,  да береза везде есть береза». Лет пятидесяти, коренастый, широкоплечий, с жесткими порыжевшими усами, он разглядывал галдевших вокруг грачей.  Стараясь отогнать сон,  беседовал с ними,  будто разговаривал с кем-то из близких. «Ну, чего раскричались? Дали бы поспать ребятам. Вроде бы живые твари, понимать должны». Словно находился  в родной  Михайловке.  И не было войны, а только трескучие крики грачей, наслаждавшихся минутами затишья.

      

- Петрович, погляди?- к нему подошел молодой, совсем еще безусый солдат. В руке он держал   рыжего жука, лежащего вверх лапками  и пытающегося перевернуться. - Прямо под гимнастерку забрался дураха, щекотно до смеха. «Лети дурачок, отсюда, а то здесь скоро такое начнется.  Петрович, нас,  когда  сменят?»  

- Через полчаса, ежели фриц не начнет баловать. А то придется без отдыха на немца идти, и то ничего. Мы, рязанские, привычные. Бывало,  на сенокосе всю ночь сено перевозить приходилось, затем укладывать с утра.  Иди, походи, скоро кухню подтянут.  Кашицы не помешало бы.

​

- Неплохо и   кипятку, – ответил Иван.  Несколько минут он стоял,  прислонившись к   молоденькой березе, пока всем телом не почувствовал  ее сокодвижение  и биение жизни.   Даже не верилось, что вокруг война.

    

Иван не думал о смерти.  Он вспомнил прощание с мамой. Она прижалась к нему и молча плакала  вдвоем с Катюшей, его невестой. У калитки стоял дед, он оставался единственным мужчиной в семье. Иван поднял голову.  Какая безбрежная синь!  Дома он не замечал этого.

 

«Катюша, родная, увидимся ли?»   Прячась в тени березы, он разглядывал багряно-золотистое  солнце,  подымавшееся  над рощей.  Почему-то сегодня  оно  казалось особенно огромным.  Молча, величаво катился его золотой диск по безграничному океану, невзирая на смерть, потому что нес только свет и жизнь.

  

«Подъем!» - раздался громкий голос командира.  «Рядовой Соколов, - обратился он к Ване, - найди мне срочно лейтенанта Чернова!»

- Есть, товарищ капитан!

       

Все понимали, случилось что-то серьёзное. Роты в полном составе ожидали приказа.

- Товарищ командир, кухня подъехала, - доложил пожилой сержант Никоненко. – Може, маленько подкормить ребят?                                                                                                   

- Разговор о кухне прекратить! Сейчас начнется артобстрел,– сообщил капитан. -  Получен приказ выбить фрицев с высоты до полудня. Силами двух рот мы будем наступать со стороны рощи.

-  Эх, житуха, - хороша каша, да не наша, - с сожалением произнес Петрович.

- Рядовой Сиротин, сегодня будет не до каши.  Пехоте   предстоит горячая работенка.                                       

     

И, словно в доказательство этих слов, загрохотали «Катюши». Сквозь грохот канонады доносились отрывочные фразы команд. Каждый думал о чем-то своем.  Иван старался унять биение сердца. Это была его первая атака.

Федор, понимая состояние парня, сказал: «Сколько было у меня атак, но каждый раз все заново переживать приходится. Все не просчитаешь. Война, брат, такая штука. Пуля одного догонит, а другого - обойдет».

    

Капитан знал, что уцелевшие во время артобстрела орудия способны прижать к земле наступающую пехоту.  Он вспомнил слова генерал-лейтенанта: «Смотри, комбат, немцев придется брать голыми руками, танками я тебе помочь не могу. Одно обещаю – две установки «Катюш», чтобы сломить боевой дух немцев.

      

Вдруг неожиданно, как и начался, умолк грохот снарядов. Все внутренне напряглись в ожидании броска.  Ждали команды.  

-  Подготовиться к атаке! Вперед, короткими перебежками! Не останавливаться!

-  Ура!.. –  словно выдохнули из себя атакующие. «Ура!» - громко закричал Иван, сопричастный к общему моменту атаки.  Он бежал, стараясь не отставать от Петра и Федора. Пули свистели пролетая мимо, фрицы открыли огонь из пулеметов.

- Ложись, дурак! Что, жить надоела, - больно толкнул его в спину Петр.-  Видишь, как немец заливается». - Они сползли в траншею.   За ними, спрыгнул на полном ходу капитан.   

- Сиротин, и вы двое, - показал он на Ивана и Федора, - рассредоточиться и попытаться добраться к доту, закрыть «рот» этим хреновым стрелкам. Они, гады, в доте засели, так они мне две роты положат.  Сиротин, ты за старшего». 

- Есть, товарищ командир! -   Сиротин высунулся из траншеи, оценивая обстановку. – Когда я дам команду, бегом к ближайшему окопу. Иван, выбирайся, когда услышишь пулеметную очередь, бери правее.   Вперед, не оглядываться! - хрипло выкрикнул он, вылезая из траншеи с   Федором. Ивану эти минуты показались вечностью.   Тут же яростно застрекотал пулемет.

       

Живы ребята! Иван быстро выполз из окопа и бросился бежать так, словно несся на крыльях.   Немцы, увлеченные стрельбой слева, не сразу заметили   его.  Этого было достаточно, чтобы подобраться поближе к доту. Он спрыгнул в воронку, вырытую снарядом «Катюши». Пулемет строчил слева короткими злыми очередями.  Иван ползком приближался к доту справа, вдруг пулемет резко заглох.  Он оглянулся: ни Федора, ни Сиротина не было видно.  «Неужели погибли ребята?

       Внутри    Иван  был совершенно спокоен. Так было однажды в детстве, когда на спор,   забравшись  на  высокую скалу над морем, он   бесстрашно   прыгнул в воду.  Сейчас возникло это же чувство. Не было страха, была только   четко  направленная воля, он остался один и  должен  уничтожить дот. За какие-то доли секунды Иван поднялся во весь рост и, словно налившись неизведанной ранее силой, сделал огромный прыжок в сторону дота, размахнулся и бросил гранату.    Тут же что-то сильно ударило в грудь. Резкая боль пронзила все тело.

         

Отец, Сеня, старший брат, мама, Катюша. Образы менялись один за другим. Внезапно боль исчезла, и он почувствовал удивительную легкость и свободу. Он увидел убитых немцев, обернулся и что-то закричал ребятам.  Но бойцы пробежали мимо. Иван оглянулся, и увидел бежавшего в метрах десяти от дота Сиротина. «Живой! – радостно закричал Иван и пошел навстречу ему, чтобы спросить о Федоре, но Петрович,   словно не видел его, повернул в сторону.  Затем  вдруг  резко согнулся. «Черт, ногу зацепило, –  четко услышал Иван его слова, хотя   Сиротин был далеко. Он увидел медсестру, подбежавшую к Петровичу.  Тот, опираясь на ее плечо, пошел,  слегка наступая на ногу. Они прошли почти рядом, мимо Ивана, который никак не мог понять, что происходит. Он снова, позвал Петровича, но тот даже не обернулся. Затем они оба склонились над солдатом, лежащим  у дота. «Жалко Ваньку, - услышал он голос Сиротина, -  молодой  еще, ему бы жить да жить. Да, видать, не судьба»,- снял пилотку Петрович.

          

«О ком это они?» - подумал Иван.  И вдруг   увидел себя, лежащим рядом с траншеей.  Сквозь гимнастерку, у сердца,  проступило темное  пятно. – «Нет! Это лежащее тело не может быть моим!». Иван попытался схватить за руку молоденького лейтенанта, который бежал прямо на него. У того была смешная фамилия – Пуховской. Но тут же растерянно остановился, почувствовав пустоту.  Лейтенант пробежал, не останавливаясь.

​

-  Этого не может быть! – Я не мог умереть!» - закричал он, и стал трясти за плечи Сиротина.  Тот даже не моргнул, стоял, опустив голову, словно Иван тряс статую. «Неужели я умер?  - Иван отошел от Петровича. - «Где же тогда я?» 

    

«Иван, - услышал он голос отца, - Ванюша, иди  к нам». Иван обернулся на зов, и уже не слышал последних слов Петровича:  «Вот как бывает, сестричка. Ванька, как пацан играл перед боем  с жуком.  Жука сумел  спасти. а сам… Видать без крыльев далеко не улетишь.