Особое значение здесь приобретает геометрия. И хотя сама идея представить вселенную в виде чисел, символов, животных, а также геометрических фигур не нова и многие культуры мира, начиная с древнейших времен запечатлевали космос столь необычным способом, все же у Смирнова - Русецкого она приобретает иное звучание. Художник пытается проникнуть вглубь Вселенной, осмыслить ее строение изнутри. В этом поиске ему помогает научная деятельность, которую он вёл в 30 - х годах, а в 1937 году стал доцентом кафедры металловедения. Исследование структур камней и металлов надолго становится его главным делом.

Сквозь увеличительные линзы он рассматривает строение тел и находит подтверждение теории Вернадского и Чижевского о взаимопроникновении и схожести макро и микроструктур. Эту ступенчатую градацию он пытается показать через  изобразительные возможности. Вот они - грани минералов, из которых состоят  формы кристаллов - органично структурируются. Здесь особая стройность, красота линий и плоскостей, особый рисунок. Грани воспроизводят себя множеством геометрических проекций. Это тот же космос, только в миниатюре. Здесь находим треугольники, квадраты, трапеции, овалы,  кубы, пирамиды, тетраэдры и более сложные образования. В некоторых работах автор лишь намекает на природу структур, как, например, в композиции «Зимняя ночь», а в некоторых он создаёт целые структурированные орнаменты, занимая ими весь лист. Здесь его даже легко спутать с кубистами или лучистами. Однако для Смирнова - Русецкого форма не существует сама по себе, в ней заключены особые смыслы, скрытые процессы, если угодно звуковая палитра. Он любуется воссоздаваемой им упорядоченностью линий и пластикой и здесь он сродни Чюрленису, поскольку для них обоих форма есть ожившая материя, и как любая жизнь она сложна, импульсивна, разнообразна и воспроизводит самою себя. В этой геометрии видится не только ритмика физических законов мироздания, но куда более значимое для художника действо - эстетика созерцания этих самых ритмов. И, конечно же, его линии, со  всеми  их формообразующими слагаемыми есть вход в магию запредельной красоты. Они выступают как  знаки - посланники зашифрованных текстов, которые   вовлекают нас в будущее.

Смирнов - Русецкий, пожалуй, самый реалистичный, самый классический из всех амаравелловцев. Изображая звёздные пространства, он почти всегда связывает их с Землёй, с милыми сердцу пейзажами  русского севера, где обязательно под сияющим куполом небесного свода, раскинутым на весь лист, обратит на себя внимание группа берёз, либо одинокая сосна, либо кромка леса. Что это? Неспособность вырваться за пределы консервативных натуралистических направлений, то, что – напротив - с большим успехом удавалось и его наставнику Василию Кандинскому и другим членам Амаравеллы? Скорее не хотел, чем не мог. Изображая  космическую беспредельность для него важным было оставаться на земле, чувствовать её пульсацию, очаровываться её холмами и балками, извилистыми реками и просторами, величественными утесами и дубравами. Он даёт понять - отсюда прорастает его душа, именно мать Земля питает его любовь ко всему сущему,  которая устремляется к другим планетам и мирам. Вот откуда берется столь трепетное отношение художника к каждому цветку, каждой колышущейся ветке. Автор всякий раз напоминает: ведь Земля такая же  часть космоса, как прочие планеты. Она как создание космическое прекрасна, совершенна и вместе с тем непостижима в своей трансцендентной метафизичности. Для Бориса Алексеевича Земля - это корабль, плывущий по необозримым пространствам вселенной, а на палубе стоит капитан - сам живописец, взгляд которого обращен к Мировому океану, но рассматривает его сквозь особые линзы - через прозрачные деревья, лучистые преломления, или радужные вибрации стихий. Это единение Земли и космоса переходит из композиции в композицию.

Мы постоянно наблюдаем, как Земля с её объектами отражается в космических просторах, её материя трансформируется в видения, которые звучат словно небесные симфонии. Материя теряет свою плотность. Так за группой деревьев, прослеживается другая группа, а за ней следующая. Особая манера автора состоит в том, что он изображает лишь контуры предметов, а не сам предмет, само тело получается размытым или его вовсе нет. Оно становится прозрачным, от чего наш взгляд не останавливается на переднем плане, на конкретном объекте – кроне дерева, утесе,  а непременно движется, проходит сквозь него. Таким образом создаётся множественность планов, где земное незаметно для глаза переходит в космическое, - туда, куда в конечном счёте устремлено   сердце художника. Глаза зрителя, смотрящие в бесконечную даль его картин, ощущают неизъяснимую лёгкость в сердце, которое тает по мере постижения в эту грандиозную перспективу инобытия.