Жена философа

 

Лидия Юдифовна Бердяева, в девичестве Трушева, родилась в Харькове в 1871году в состоятельной семье нотариуса Харьковского окружного суда, потомственного почетного гражданина города. В 1881—1889 годах Лидия обучалась в пансионе при известной в то время в Харькове частной женской гимназии Н.Я.Григорцевич вместе с младшей сестрой Евгенией, с которой была очень близка  всю свою жизнь. Позже сестры   продолжили свое  образование в Париже, обе были очень начитаны, знали европейские языки, музицировали.

​

Как и многие в те годы, Лидия и Евгения, находившиеся под сильным влиянием народнических идей, искали пути, чтобы стать полезными обездоленным и страждущим людям. В девятнадцать лет в поисках смысла жизни,  Лидия обратилась к писателю Л.Н. Толстому с письмом, которое сохранилось в архиве писателя и во многом ее характеризует. Письмо приводится почти полностью, так как представляет для нас несомненный интерес:

 

«Чувствую все свое бессилие выразить, что именно заставляет меня обратиться к вам с этим письмом. Знаю только одно, что с тех пор как я, как мне кажется, узнала вас из ваших сочинений, я чувствую, что вы один можете дать мне совет и ответ на мучающие меня вопросы: что делать, куда приложить свои силы, жажду деятельности, по какой дороге пойти, чтобы выйти на истинный путь, а не блуждать во мраке, слыша отовсюду крики и стоны о помощи и не зная, как и чем помочь.

Вы сами пережили все это, а потому поймете меня лучше, быть может, чем я сама себя понимаю. Скоро будет два года, как я окончила курс 8-ми-классной женской гимназии. Эта первая ступень на широкой лестнице знаний оказывается совершенно подгнившей, дающей в результате только сожаление о потере лучшего времени, о затрате сил. Гимназия не дала мне ничего. Эти два года я ничего не делала, заглушая в себе голос совести, который говорил, что так жить нельзя. Теперь настала развязка! Чувствую, что противиться этому голосу сил нет. Научите же меня, как жить для души, если чувствуешь ее присутствие, не дайте заглохнуть лучшим побуждениям человеческим, прибавьте еще одно дело к тем, которые дают вам имя «человека» в самом истинном значении этого слова.

Есть у меня план, который хочется, чтобы вы одобрили или отвергли. Я хочу поступить на фельдшерские курсы в Петербурге, кончить их и тогда с теплой душой, желанием делать добро во имя добра и с орудием знаний в руках пойти навстречу всем обездоленным и страждущим.

Благословите же меня на этот путь, если находите его истинным, или укажите другой, но прошу, не оставьте в тяжелом, безысходном неведении и ответьте глубоко уважающей вас Л. Трушевой».

​

Лев Николаевич Толстой ответил на это письмо, хотя возможно, что содержание его письма стало для девушки неожиданным:

​

«Не советую вам поступать на фельдшерские курсы. Не советую вообще искать средств делать добро. — Прежде всего надо искать средств перестать делать зло, которым полна наша жизнь. И нет лучшего средства делать самое плодотворное добро, как перестать делать зло. А то искание возможности делать большое добро, воображение о том, что мы готовимся к нему или делаем его, лишает нас ясности взгляда на зло нашей жизни. Для себя, по крайней мере, я делаю так, и с тех пор как делаю так, т. е. стараюсь уменьшать зло в моей жизни, жизнь моя полна, и меня не мучает сознание бесполезности ее. Человек –  доброе существо, и если только не делает дурное, он делает хорошее. Идеал христианский есть V, VI, VII гл. Матфея. Сличайте с ними свою жизнь, приближайте ее к этому идеалу и вам хватит работы на всю жизнь. Л. Толстой» [6].

 

И это пишет человек, которого отлучила православная церковь?! Лидия попыталась продолжить переписку, однако второе письмо великому писателю осталось без ответа. В своем письме она продолжала волнующую ее тему:

​

«Вы пишете, что нужно искоренять зло прежде, чем стремиться делать добро. Труд есть добро. А чем же и искоренять зло, как не добром? Я думаю, если я буду трудиться для пользы ближних, то не буду ли я этим трудом искоренять зло как в самой себе, так и в других?»[ОРГТМ.Ф.1. 192/47]. 

​

Вероятно, под влиянием Л.Н.Толстого Лидия не стала поступать на фельдшерские курсы; над проблемой зла она размышляла всю жизнь, что отразится в ее поэзии и дневнике. Спустя десятилетия она напишет в дневнике: «Как в сущности скучны и однообразны все выявления зла, —  Силы зла растут, а силы добра?»   Евангелие стало той нитью, которая помогала ей искать свой Путь и предназначение. Сестра Евгения вспоминала: «В доме у нас не было никакой религиозной атмосферы, все обряды совершались только потому, что “так принято”. Сестра с детства была очень религиозна, и ее вера сохранялась даже тогда, когда она начала принимать участие в революционной деятельности».

​

Эти небольшие нити биографии молодой женщины на рубеже 19-20 веков  дают нам больше, чем школьные учебники истории. Что ее волнует? Какие серьезные поиски ответов  на важные вопросы жизни!

​

Сестры Трушевы выходят замуж за потомственных дворян братьев Рапп. Супруг Лидии Виктор Иванович Рапп – чиновник Харьковской контрольной палаты, совладелец книгоиздательства «В.И. Рапп и В.И. Потапов», богат и влиятелен. Лидия Юдифовна  могла спокойно жить в праздности, но ее желание помогать страждущим не убывает. Совместно с сестрой она пытается заниматься просветительской деятельностью, открывает библиотеки и школы, участвует в деятельности Харьковского социал-демократического союза. С 1903 года братья Рапп  стали участниками деятельности  харьковского комитета РСДРП. Обе  сестры были дважды арестованы, сидели в тюрьме.

​

Такие жизненные примеры были бы очень поучительны в образовании  современной молодежи, ведь сейчас в системе образования так мощно педалируется важность материального благополучия, как главной цели и смысла жизни. 

В дальнейшем жизненные  пути Лидии и Виктора Рапп разошлись. Виктор, был вновь арестован и заключен в Киевскую тюрьму, а Лидии судьба уготовила встречу с Николаем Бердяевым, тогда еще начинающим философом, недавно вернувшимся из трехлетней ссылки в Вологду за содействие Киевскому союзу борьбы за освобождение рабочего класса. По воспоминаниям Евгении Рапп, в Киеве Лидию Рапп и Николая Бердяева познакомил С.Н.Булгаков, с которым у обоих были дружеские  отношения. [5]

​

Летом 1904 года Николай Бердяев напишет Лидии такое признание:

 

«У меня все время чувство человека, стоящего выше жизни, в этом есть что-то печальное и радостное. Раньше я так был одинок, а теперь с тобой, мое солнце, я буду с тобой, куда бы я ни ушел. Если меня все отвергнут, а это может со мной произойти при крайности моих стремлений и радикальности всех идей, к которым я прихожу, то ты-то не отвергнешь и поймешь, и больше мне ничего не нужно»[3].

​

С 1905 года они совместно проживали в Петербурге, где Николай Александрович занимался редактированием журнала «Новый путь». Среди их близкого круга были многие из тех, кого сейчас называют творцами Серебряного века: Вяч. Иванов, В. Розанов, С. Булгаков, В. Эрн, А. Блок, М. Кузмин, М. Цветаева, Л. Шестов, А. Ремизов, М. Гершензон, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, Андрей Белый и многие другие.

        

Супруги Бердяевы все годы совместной жизни очень заботливо относились  друг к другу, Николай Александрович считал, что Лидия Юдифовна как «революционер духа» не создана для обыденности и прозы жизни; он писал в «Самопознании», что его жена «по натуре была душа религиозная, но прошедшая через революционность, что особенно ценно. У нее образовалась глубина и твердая религиозная вера, которая не раз поддерживала меня в жизни. Она была человек необыкновенной духовности». Лидия глубоко почитала его талант ученого, справедливо ценила человеческие качества и поддержку в ее собственных духовных поисках.

​

В эмиграции сферой деятельности для себя Лидия избрала благотворительность, а также во многом помогала мужу, делала корректурную правку его трудов. Не чуждо было Лидии Бердяевой и собственное творчество, она  писала стихи и заметки, но печататься не стремилась.

​

В «Самопознании» Николай Бердяев записал: «В конце сентября 1945 года Лидия умерла. Это было из самых мучительных и вместе с тем внутренне значительных событий моей жизни. Смерть Лидии не была мучительной, она была духовно просветленной …Я сказал Лидии перед смертью, что она была огромной поддержкой моей жизни. Она мне написала, что будет продолжать быть такой поддержкой"[1.с. 404 -405].

​

Лидия была вынуждена писать, так как не могла уже говорить - у нее был рак горла. С таким диагнозом мало кто умирает без мук …

 

Сохранилось только несколько фото Лидии Бердяевой, однако ее словесный портрет оставил в своих записях писатель Борис Зайцев: «Лидия Юдифовна – редкостный профиль и по красоте редкостные глаза. Облик особенный среди интеллигенток наших, редкий, ни на кого не похожий»… [5.с. 78].

​

Как мне кажется, есть важный ключ к пониманию глубины и прочности этого союза. При скромности и отсутствии стремления к публичности Лидии Юдифовны,  есть очень важное общее с великим философом, ставшим волей судьбы ее мужем, что выражено в таком ее признании: «Какая у меня сильная неугасимая жажда познания! Многие устают от познания, а я нет. Мне хочется знать все больше и больше»[2, с.204]. 

​

Философия  свободы

​

Свобода выбора заложена во всем. Никакое насилие не должно

прерывать путь, но позволительно дать каждому светильник в пути

долгом. Просвещение лишь может осмыслить свободу избрания,

потому просвещение есть утверждение Бытия.

​

Mир Oгненный,I,269.

 

Бердяева часто называют философ свободы, певец свободы, рыцарь свободы, а кто-то даже написал о нем «пленник свободы». Философ сам признавал, что превыше всего возлюбил свободу: «Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я положил в основание философии не бытие, а свободу. В такой радикальной форме этого, кажется, не делал ни один философ. В свободе скрыта тайна мира. Бог захотел свободы, и отсюда произошла трагедия мира. Свобода в начале и свобода в конце. В сущности, я всю жизнь пишу философию свободы»[1,Гл.2].

​

Попробуем понять, как  это проявлялось в нем? 

Еще в детстве он мечтал о чуде свободы от любой зависимости, особенно это проявилось в кадетском корпусе. Любое необоснованное насилие вызывало в нем бурный протест, несогласие и даже вражду, это было как ощущение связанности. И если в семье ему всегда удавалось отстоять свою  независимость, то в военном заведении это было очень  трудно. Еще с детства решил, что не будет служить, чтобы не подчиняться чужой воле и по большей части ему это удалось.

На собственном опыте он очень рано делает философский вывод: свобода порождает страдания, отказ же от свободы уменьшает страдание.

​

Похожие мысли он встречает у Ф.М.Достоевского: люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себе жизнь. Бердяев пишет о себе, что свобода с трудом доставалась и причиняла ему боль. «Я не согласен принять никакой истины иначе, как от свободы и через свободу. Слово свобода я употребляю здесь не в школьном смысле “свобода воли”, а в более глубоком, метафизическом смысле».

​

Как он сам признает, эта свобода не была воспитана в нем, скорее наоборот - она была в нем, как бы,  изначально. Свою мысль он признавал первичной, а не принятой извне  автоматически  или по традиции. На естественный вопрос,  как же он тогда учился,  отвечает так: «Я постоянно питался мировой мыслью, получал умственные толчки, многим был обязан мыслителям и писателям, которых всю жизнь чтил, обязан людям, которым был близок. Но все проходило через мою свободу, входило в глубину моего “я” и из него принималось. Никакого умственного влияния я не мог воспринять иначе, чем получив санкцию от моей свободы. Поэтому я самый нетрадиционный человек на свете».

​

Он выделяет тех писателей и философов, которые развивали в нем свободу мысли, свободу духа. «Легенда о Великом Инквизиторе» в романе Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы» и философия Канта – первые в этом ряду. «Все столкновения с людьми и направлениями происходили у меня из-за свободы. Борьбу за свободу я понимал прежде всего не как борьбу общественную, а как борьбу личности против власти общества». 

​

Безусловно, чтобы остаться верным себе  и нести в мир такую философию, надо самому быть личностью. Уже позже он сделает такой вывод: «Свобода, личность, творчество лежат в основании моего мироощущения и миросозерцания». Борьбу за свободу он будет вести  не только  среди революционной интеллигенции, но и   в религиозной среде: «Когда мой духовный путь привел меня в близкое соприкосновение с миром православным, то я ощутил ту же тоску, которую ощущал в мире аристократическом и в мире революционном, увидел то же посягательство на свободу, ту же вражду к независимости личности и к творчеству.»  Где нет свободы, там нет и творчества, считал он.

​

Он признавал историческую неизбежность революции, но раньше многих увидел, что она не несет в себе созидательного творческого начала — это голое отрицание, продукт рабского сознания. «Коммунизм без духовных ценностей — не что иное, как лжерелигия, демонизм, который все вопросы жизни сводит к куску хлеба, порождает убогое и злобное мещанство, принудительное равенство в нищете духа и тела. И освободить человека от внешнего насилия мало — это значит освободить не человека, а зверя, — необходимо реализовать его внутреннюю свободу, которую нельзя купить ни за какие блага мира»[1.гл.5,7].

​

Именно об этой внутренней свободе образованной и культурной личности волнуется  его сердце. Философ  очень рано увидел и понял, как больны несвободой воли и мысли новые народные вожди, как падки на должности и регалии, на усиленное довольствие и другие материальные атрибуты власти. Он публично заявляет, что получив освобождение от предыдущей власти, огромная масса людей совсем не любит свободы и не ищет ее. Именно борьба за свободу и за достоинство личности в новой России привела к  высылке философа из страны.