Получив мировое признание, К. Паустовский приобрёл и возможность путешествовать по Европе: он  побывал в Болгарии, Чехословакии, Польше, Турции, Греции, Швеции, Италии. Отправившись в 1956 году в круиз вокруг Европы, он посетил Стамбул, Афины, Неаполь, Рим, Париж, Роттердам, Стокгольм, даже какое-то время жил на острове Капри. 

​

Биографы утверждают, что писатель любил и умел путешествовать, был убеждён, что жить нужно, странствуя:  «Познание и странствия неотделимы друг от друга…   …Непременное качество всех путешествий – обогащать человека огромностью и разнообразием знаний – есть свойство, присущее счастью». Так, обретая жизненную мудрость, он открыл для себя ещё один важный закон человеческого бытия: «Счастье даётся только знающим. Чем больше знает человек, тем резче, тем сильнее он видит поэзию там, где её не найдёт человек, обладающий скудными знаниями…».

  

Для самого Паустовского слово «поэзия» означало «жизнь, доведённую до полного выражения», «жизнь, полноценную в каждой своей секунде». Считая способность постигать красоту природы и искусства одним из главных условий совершенствования человека и мира, Паустовский так объясняет природу этого явления: «Поэзия берет в плен, пленяет и незаметным образом, но с непреодолимой силой возвышает человека и приближает его к тому состоянию, когда он действительно становится украшением земли, или, как простодушно, но искренне говорили наши предки, «венцом творения». (2).

Подобно Андерсену, личность которого вызывала у него восхищение и любовь, Паустовский тоже путешествовал «не только по  земле, но и  по  своим  великим  современникам» («Сказочник») (10). «С ранней юности, – признаётся он, – у меня была неистребимая страсть посещать места, связанные с жизнью любимых писателей и поэтов. Лучшим местом на земле я считал (и считаю до сих пор) холм под стеной Святогорского монастыря в Псковщине, где похоронен Пушкин»... (2. с 81).  Чтобы вдохнуть живительный воздух прозы Паустовского, откроем очерк «Михайловское» и прочтём всего несколько пронзительно искренних строк: «Я изъездил почти всю страну, видел много мест, удивительных и сжимающих сердце, но ни одно из них не обладало такой внезапной лирической силой, как Михайловское. Там было пустынно и тихо. В вышине шли облака. Под ними, по зеленым холмам, по озерам, по дорожкам столетнего парка, проходили тени. Только гудение пчел нарушало безмолвие...» (4. с. 171).

​

Он  любил писать о знаменитых композиторах, художниках и писателях   прошлого, остро ощущал их необходимость для своего времени, открывая в них то, что роднило их со всеми настоящими простыми людьми, – творческое отношение к жизни. Многих своих читателей он заставил по-новому увидеть Андерсена и Грина, Чехова и Бунина, открыл им феномен Пришвина.

Писатель признавался: «Кроме отдельных книг о Тарасе Шевченко, у меня есть главы романов и повестей, рассказы и очерки, посвящённые Ленину, Горькому, Чайковскому, Чехову, лейтенанту Шмидту, Виктору Гюго, Блоку, Пушкину, Христиану Андерсену, Мопассану, Пришвину, Григу, Гайдару, Шарлю де Костеру, Флоберу, Багрицкому, Мультатули, Лермонтову, Моцарту, Гоголю, Эдгару По, Врубелю, Диккенсу, Грину и Малышкину». Только в «Золотой розе» – повести о писательском труде – их, этих героев, больше полутора сотен!

​

Исследователи уверены, что героями Паустовского вполне можно было бы заселить небольшой городок, «его бы населяли люди самых необходимых профессий, и среди них было бы, конечно, много художников и писателей» (А. Горловский) (4.с. 426).

Паустовский искренне любил своих героев, не только артистов, писателей,  композиторов, художников и архитекторов, но и инженеров, лётчиков, моряков, геологов, гравёров, краснодеревщиков. Его всегда интересовали люди, влюблённые в свою профессию, подлинные мастера своего дела.

​

«…Я всегда был с любимыми своими героями во всех обстоятельствах жизни – в горе и счастье, в борьбе и тревогах, победах и неудачах. И с той же силой, с какой любил всё подлинно человеческое в самом незаметном и незавидном герое, ненавидел людскую накипь, тупость и невежество» (2).

​

Как подлинный гуманист Паустовский уважал человека, верил в его достоинство и справедливость. Человеческая жизнь, страдания отдельного человека стали для него мерой гуманизма.  Наверное, именно об этом написан его рассказ «Доблесть» – необыкновенная история о том, как весь город договорился соблюдать тишину ради выздоровления мальчика в клинике. Очень близок к этой истории необыкновенной сердечностью простых людей, глубоким чувством любви, сострадания, благодарности за оказанное добро и рассказ «Музыка Верди».

​

Трогательна и печальна история слепого повара, рассказанная писателем («Старый повар»). Так сложились обстоятельства, что первым встречным, согласившимся выслушать его предсмертную исповедь, оказался Моцарт. Именно он своей импровизацией на клавесине подарил умирающему счастливые мгновения озарения…

​

Перечитайте рассказ «Корзина с еловыми шишками», «оставляющий ощущение праздника и чуда»: странный весёлый человек, который помог дочери лесника донести тяжёлую корзину с еловыми шишками и пообещал подарок, великий композитор Эдвард Григ, спустя годы подарил ей удивительную музыку, вобравшую в себя ощущение красоты и радости жизни. Уже ушедший из жизни, он сумел оставить удивительное послание: «Я видел жизнь. Что бы тебе ни говорили о ней, верь всегда, что она удивительная и прекрасна». (…) Да будет благословенно всё, что окружает тебя, что прикасается к тебе и к чему прикасаешься ты, что радует тебя и заставляет задуматься» (5).

​

Есть у Паустовского интересное наблюдение: «Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами». Именно о такой необыкновенной истории повествует одно из самых поэтичных произведений писателя – рассказ «Ручьи, где плещется форель». Бесхитростная история о трагической судьбе наполеоновского маршала? А может, глубочайшее размышление силе чувства, о тайне и счастье любви? Тонкий психолог, человек чрезвычайно деликатный, автор словно предупреждает: «Не будем говорить о любви, потому что мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель»…

​

Даже в тяжёлые года войны, когда измученные страданиями, лишениями люди с нетерпением ждали новых рассказов, мечтали окунуться в мир радости и гармонии, Паустовский создавал произведения, наполненные светом, утончённостью, нравственной чистотой. Вспомним удивительно тонкий, глубоко лиричный и поэтический рассказ «Снег», написанный в 1944 году. Рассказывая о вполне обыденной для военного времени истории (война, эвакуация, смерть близких, чужие люди в родном доме), писатель показывает, как в обычной жизни возникает тонкая душевная настройка друг на друга, проявляется душевная глубина, происходит медленное сближение душ, может быть, рождаются неожиданные чувства...

​

Исследователи творчества писателя отмечали удивительную особенность: «читая Паустовского, открываешь для себя не только одного-другого хорошего человека, но самого себя открываешь. Словно взял он тебя за руку, неназойливо взял, и повёл за собой в свой город счастливых людей, и велел необидно: «Смотри вместе со мной! Чувствуй вместе со мной!» И смотришь, и чувствуешь. И дышишь просторней и чище – радостней.

​

Может быть, это и есть одна из самых важных задач искусства – открывая человеку доброе в нём самом, делать людей светлее и лучше»? (4, с. 426). Поистине прав поэт Е. Винокуров: «Он был поэтом в своей любви к человеку». Нельзя не вспомнить и о личности самого писателя. Вчитайтесь в воспоминания о Паустовском его современников: «Он принадлежал к тем счастливым избранникам, которые с глубиной ума сочетают необыкновенную тонкость, чёткость, изящество мысли и внутреннюю свободу. И всё это соединялось в нём с сердечностью, душевной щедростью и благожелательством к людям. Он был очень добрый, хороший человек». (Р. Фраерман) (1). 

​

«Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времен и народов. Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого-нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой», — писал о Константине Георгиевиче его литературный секретарь Валерий Дружбинский (1)

​

«Едва ли миллионы читателей его драгоценных книг у нас и за рубежом знали, какой это был рыцарски благородный, бескомпромиссный, прямой человек. Отзывчивость его была легендарной. Едва узнав о чьей-нибудь беде или утрате, он, забывая себя самого, готов был отдать всю свою душу страдающим…», – восхищался К.И. Чуковский, искренне считая своё знакомство с ним «одной из величайших удач своей жизни» (1).

 

Современники признавали, что само присутствие Константина Георгиевича Паустовского на этой земле «делает и эту землю, и людей, её населяющих, лучше, добрее, прекраснее» (В. Романенко) (1, с. 393). Писателя всегда отличал подчёркнутый интерес к доброму началу в человеке, его великодушию, благородству, мужеству… Вспомним драматичную, и в то же время лирическую историю  о необыкновенно понятливом растрёпанном воробье, способном понимать человеческую речь и сочувствовать людям. Эта понятная и добрая сказка вводит юного читателя в мир высоких и сильных чувств.

​

Главный редактор сайта «Папмамбук», известный писатель,  журналист, педагог Марина Аромштан в статье «Маленький воробей и большие чувства», представляя читателям сайта сказку «Растрёпанный воробей», пишет, что «эта история и сегодня вызывает у читателей сильные эмоции, потому что повествует о любви, верности и благодарности».

​

Писатель был уверен, что «сказка нужна не только детям, но и взрослым. Она вызывает волнение – источник высоких и человеческих страданий. Она не даёт нам успокоиться и показывает всегда новые, сверкающие дали, иную жизнь, она тревожит и заставляет страстно желать этой жизни. В этом её ценность…».

​

С. Львов вспоминает, как на одном из семинаров К. Паустовский рассказал слушателям «о народном обычае – поднимать и целовать обронённый случайно хлеб. И о народном поверье: если кто-нибудь бросает недоеденный хлеб, его близкий в это время страдает где-то от голода». Может, из этого сакрального отношения к хлебу самого писателя родилась другая мудрая сказка «Тёплый хлеб»? Она была написана в последний год войны и поражает светом вечных христианских истин, забыв о которых, навсегда утратит человек свой путь к счастью…Перечитайте её, помня предупреждение автора: «В каждой детской сказке заключена вторая, которую в полной мере могут понять только взрослые»…

                             

В конце 1944 года  Паустовский написал ещё одну «сказку современных ему дней», очень похожую на притчу. Это тоже военная история, в центре которой   оказалось лимонное дерево, ставшее не просто настоящим спасением, но и символом жизни, символом надежды… Публикация «Рассказа о лимоне» первого января 1945 года словно превратила эту историю в святочный рассказ…

​

Большинство произведений писателя внушают веру в то, что «всё хорошее на земле от доброты людской, от щедрости сердечной». Сумевший создать свою собственную судьбу, он мечтал, чтобы это мог сделать каждый из нас. Это к нам обращены его мудрые заветы:

• «Никогда не упускайте из виду далёких горизонтов. Помните, что скулят только близорукие. Давайте волю своему воображению. Сила его необычайна. Воспитайте в себе чувство времени и чувство будущего. Овладеть этими двумя ценностями – это уже страшно много».

• «Будем творить себя, выпрямлять свою душу, согнутую и приниженную. Будем искать и думать, станем глядеть на мир пытливо и чутко. Надо прислушаться к самому себе. Надо понять и полюбить всю невыразимую стройность мира и бога и ту сказку, которая живет глубоко и скрыта в каждом из нас. Больше радости, больше вдумчивости, мужества думать. Это трудно, очень трудно, но найдём самих себя».

• «Всё вокруг нас полно поэзии. Ищите её»

 

*  *  *

​

С юности Константин Паустовский незыблемо верил в великую преобразующую силу искусства: «Лёгкий сумрак эрмитажных зал, тронутый тёмной позолотой, казался мне священным. Я входил в Эрмитаж как в хранилище человеческого гения. В Эрмитаже я впервые, ещё юношей, почувствовал счастье быть человеком. И понял, как человек может быть велик и хорош» (2).

​

Восхищаясь древнегреческими статуями, он приходил к пониманию сокровенных законов красоты: «Вся эта эллинская скульптура – зов к прекрасному в самом себе, …она предвестница чистейшей утренней зари человечества. Тогда поэзия будет властвовать   над сердцами и социальный строй – тот строй, к которому мы идём через годы труда, забот и душевного напряжения, – будет основан на красоте справедливости, красоте ума, сердца, человеческих отношений и человеческого тела».

     

Понимание этих законов бытия внушало веру в неизбежность грядущего счастья и благоденствия: «Наша дорога – в золотой век. Он наступит. Досадно, конечно, что мы не доживём до него. Но мы должны  быть счастливы тем, что ветер этого века уже шумит вокруг нас и заставляет сильнее биться наши сердца. Недаром Гейне приходил в Лувр, часами просиживал около статуи Венеры Милосской и плакал. О чём? О поруганном совершенстве человека. О том, что путь к совершенству тяжёл и далёк, ему, Гейне, отдавшему людям яд и блеск своего ума, уж, конечно, не дойти до той обетованной земли, куда его всю жизнь звало беспокойное сердце (2 с. 228).

​

*  *  *

​

Есть у Паустовского рассказ «Живое и мёртвое слово». Начинается он довольно интригующе: «Ещё в юности я вычитал у какого-то древнего мудреца изречение «От одного слова может померкнуть солнце». Этот юношеский максимализм и вера в силу слова, уважительное и бережное отношение к нему всегда отличали творческую манеру  писателя. Всю свою жизнь он постигает волшебство родного языка, делая одно за другим удивительные открытия:

• «Среди великолепных качеств нашего языка есть одно совершенно удивительное и малозаметное. Оно состоит в том, что по своему звучанию он настолько разнообразен, что заключает в себе звучания почти всех языков мира»(«Живое и мёртвое слово», 5).

• «Русский язык существует подобно своду величайшей поэзии, столь же неожиданно богатой и чистой, как полыхание звездного неба над лесистыми пустошами» («Книга скитаний», 5).

• «Для всего, что существует в природе, – воды, воздуха, неба, облаков, солнца, дождей, лесов, болот, рек и озёр, лугов и полей, цветов и трав, – в русском языке есть великое множество хороших слов и названий»(2, с.77).

 

С большой любовью рассказывает писатель о тех простых людях, которые помогли ему самому «открыть необъятность родного языка». Однажды на путях  странствий повстречался ему необычный лесник, «большой любитель разбирать слова». «Бывает же так, что пристанет к тебе одно слово и не даёт покоя», – признался он писателю. – «…Идёшь по лесу, перебираешь в голове слово за словом, – и так их прикинешь и этак: откуда они взялись?». И дальше рассказывает он о том, как открыл для себя слово «родник».

​

«Я это слово давно приметил. Всё его обхаживаю. Надо думать, получилось оно от того, что тут вода зарождается. Родник родит реку, а река льётся-течёт через всю нашу матушку-землю, через всю родину, кормит народ. Вы глядите, как это складно выходит, – родник, родина, народ. И все эти слова как бы родня между собой. Как бы родня! – повторил он и засмеялся. Простые эти слова открыли мне глубочайшие корни нашего языка. Весь многовековый опыт народа, вся поэтическая сторона его характера заключалась в этих словах» («Алмазный язык». 2. с. 78-79).

​

«Многие русские слова сами по себе излучают поэзию, подобно тому, как драгоценные камни излучают таинственный блеск». (2, с.76)

«…Заря» – одно из прекраснейших слов русского языка. Это слово никогда не говорят громко. Нельзя даже представить себе, чтобы его можно было прокричать. Потому что оно сродни той устоявшейся тишине ночи, когда над зарослями деревенского сада занимается чистая и слабая синева»…

​

«В этот заревой час низко над самой землей пылает утренняя звезда. Воздух чист, как родниковая вода».

«В заре, в рассвете, есть что-то девическое, целомудренное. На зорях трава омыта росой, а по деревням пахнет теплым парным молоком. И поют в туманах за околицами пастушьи жалейки».

«Осенние зори иные – хмурые, медленные. Дню неохота просыпаться – все равно не отогреешь озябшую землю и не вернешь убывающий солнечный свет»(5). «Поэзия обладает одним удивительным свойством. Она возвращает слову его первоначальную девственную свежесть. Самые стертые, до конца "выговоренные" нами слова, начисто потерявшие для нас образные качества, живущие только как словесная скорлупа, в поэзии начинают сверкать, звенеть, благоухать!  (2).

​

Необыкновенно поэтична и живописна проза самого Паустовского. Пейзажные зарисовки писателя, словно живописные полотна, созданные средствами словесного мастерства. «Их можно было бы вешать на стену, если бы только для подобных картин существовали рамы и гвозди» (А. Роскин) (7, с.47). Прислушайтесь и всмотритесь в эти картины:

• «Больше всех времён года я люблю и жалею осень. Может быть, за то, что ей очень мало отпущено времени для её шелестящей и облетающей жизни» («Книга скитаний», 5).

• «Я посмотрел на клён и увидел, как осторожно и медленно отделился от него красный лист, вздрогнул, на одно мгновение остановился в воздухе и косо начал падать к моим ногам, чуть шелестя и качаясь. Впервые я услыхал шелест падающего листа – неясный звук, похожий на детский шёпот»(5).

• «Ночь стояла над притихшей землёй. Разлив звёздного блеска был ярок, почти нестерпим. Осенние созвездия блестели в ведре с водой и в маленьком оконце избы с такой же напряжённой силой, как и на небе» («Жёлтый свет», 4).

• «Глаз привыкает к ясности осеннего пейзажа. Эта ясность постепенно завладевает сознанием, воображением, рукой писателя. Ключ поэзии и прозы бьёт чистой ледяной водой, в ней изредка лишь позванивают льдинки».

• К осени созревает урожай человеческих дум. Об этом хорошо писал Баратынский: «И спеет жатва дорогая, и в зёрнах дум её сбираешь ты, судеб людских достигнув полноты» (2, с. 108).

 

Это трепетное отношение к осени помогает понять, что Паустовский не только сам обладал счастливой способностью видеть и чувствовать красоту окружающего мира, но и учил этому своих читателей и слушателей, открывал природу, её воздействие на человека.